Курсант: назад в СССР

Типичная производственная мышь. Обсосыш-хвостик вместо прически, непонятного фасона блузка из ткани, больше похожей на мешковину. Но черты лица чуть заострены и веет от них совсем не мышкиным характером. Фигура подтянутая и без лишних отложений. Ее бы приодеть да макияж с прической навести, вполне была бы ничего. А так, будто в запоздалом декрете сидит.

Дама усердно водила перьевой ручкой по желтому листу производственного бланка. А она еще и консерватор. Перьевыми ручками уже пользовались мало. Они остались только в некоторых школах. Многие учителя считали, что шариковой ручкой невозможно выработать красивый почерк. Вот и заставляли детей до сих пор писать чернилами.

— Здравствуйте, — сказал я погромче, хотя и так знал, что мое присутствие не осталось незамеченным.

Но товарищ Зверева продолжала делать вид, что я воздух, и что она очень занята.

Наконец женщина соизволила оторвать хмурый взгляд от бумаг и перевести его на меня:

— Вам что?

— Раиса Робертовна, — как можно вежливее проговорил я (с кадрами лучше дружить). — Я пришел узнать о вакансиях. Говорят, к вам можно устроиться на работу. Я в этом году закончил десять классов. Готов трудится на благо Родины.

Мой дружелюбный тон, и то, что я назвал ее по имени, не произвели на кадровичку никакого впечатления. Она смерила меня надменным взглядом, словно выбирала раба на невольничьем рынке, и небрежно бросила:

— Давай документы.

Я развернул “Работницу” и вывалил на стол свои бумажки. Зверева взяла книжицу с серой ледериновой обложкой и надписью: “Аттестат о среднем образовании”, развернула и, постукивая “хищным когтем” по глянцу столешни, стала внимательно его изучать. Ногти — это единственное, что было в ее марафете на пять балов. Красные, наточенные, как зубы василиска.

А еще я разглядел на ее талии красный поясок. По цвету он никак не сочетался с блузкой. Я задумался… Где же я видел этот поясок раньше? Хм-м… Да где угодно. Мало ли красных ленточек в Советском союзе. Красный — пока один из модных цветов.

Зверева водила взглядом по строкам аттестата. Что она там хочет такого найти? Ищет, за что зацепиться? Оценки у меня вполне стандартные. Полный комплект: от “международной” до пятерки. Не отличник, но и не Форрест или другой какой-нибудь Гамп. Твердый советский середняк — основа рабочего класса.

Характеристику кадровичка пробежала мельком. Видно, что текст ее не зацепил. Понимаю. Нечему там цеплять. Ни рыба, ни мясо.

В дверь тихо постучали.

— Войдите! — недовольно крикнула Зверева, оторвавшись от изучения моей медицинской справки.

— Раиса Робертовна, — дверь несмело скрипнула. — В образовавшуюся щель протиснулся худой мужичок в нелепых очках с лицом сотрудника НИИ.

Не смотря на жару, пуговица на его рубашке была застегнута под самое горло. Мышиного цвета брюки подрезаны чуть короче стандартной длины и открывали при каждом его шаге серые в белую полоску носки.

— Что тебе, Трошкин? — женщина уставилась на него немигающим взглядом кобры.

Очкарик засеменил к столу начальницы и протянул ей ворох бумаг:

— Подпишите, пожалуйста.

Зверева поморщилась, полистала документы. И стала проставлять свои визы четкими и отточенными росчерками.

Через минуту, словно вспомнив обо мне, подняла на меня наморщенный лоб:

— Что стоишь? Приходи завтра. Сегодня мне некогда. Отчет.

Я на секунду задумался. То ли действительно мне нужна эта работа, то ли душевно ей изложить все, что думаю о бюрократии кадровых клерков? Зарплаты грузчика мне хватало лишь на еду. И то, только для себя. Значит, сейчас мне нужно притвориться хорошим мальчиком. И налаживать контакт с серпентарием.

— Хорошо, — кивнул я. — Во сколько завтра можно подойти?

— Приходи с утра, — пробормотала кадровичка, зарывшись глазами в бумаги. — А лучше с обеда… Не знаю я… Все, иди.

Я собрал со стола свои документы. Очкарик сочувственно на меня посмотрел. Ну вот… Дожился. Даже додики мне соболезнуют.

Тем временем Трошкин перевел взгляд на начальницу. Следил с придыханием за каждым ее движением, не отрываясь, как котенок за рыбкой в аквариуме. Даже шею вытянул, пытаясь заглянуть в чуть оттопырившийся на груди вырез блузки. Рот его невольно приоткрылся, он замер в позе легавой, что увидела дичь и забыла про мое существование.

Ну Трошкин, ну молодец. Сам далеко не хищник (больше на зайца похож или другое жвачно-травоядное), а на альфа-самку заглядывается. Интересно, а мама ему разрешит женщину в дом привести? Сколько ему лет? Под сорок? Где-то так. Но судя по поведению и внешнему виду — с мамой до сих пор живет.

Я сунул документы обратно в “Работницу”, но уходить не торопился. Если хочешь победить своего противника, нужно знать его лучше себя самого. Украдкой огляделся.

Кабинет номенклатурщицы заставлен шкафами и завален бумагами. Стены обшиты панелями в человеческий рост из листов “полировки”. На окне скукоженный кактус в глиняном горшке. Видно, что его давно никто не поливал. На стене плакат с надписью: “Товарищ! Твой завод — твоя гордость!” На плакате великан-рабочий держит в руках молот. Был еще портрет Брежнева. Леонид Ильич стоял на фоне Кремля и глубокомысленно смотрел куда-то вдаль, чуть вскинув кустистую бровь. На портретах он выглядел гораздо лучше, чем в телевизоре.

Оценив пристанище противника, я вышел в коридор. Все ясно. Клерк погрязла в работе. Мужа и детей нет. Трошкин это, естественно, знает и вожделеет госпожу. Вот только никогда ей не откроется. Так его мама воспитала.

— Молодой человек! — кто-то меня окрикнул. — Подождите.

По коридору за мной семенил Трошкин:

— Это ваше, вы забыли.

Кадровик протянул мне мою характеристику. Вот паразит. Заметил-таки. Характеристику я специально оставил на столе “василиска”, чтобы глаза ей мозолила, и не забывала, что встречу мне на завтра перенесла. А то, как-то блеска в ее взгляде от предстоящей встречи со мной я не увидел.

Таких характеристик я взял в школе сразу три штуки. Уговорил директрису под копирку их сделать, но подписи и печати на них были “живые”. Я собирался их разнести по разным местам. Здесь пока еще не знали, что такое резюме.

Я легонько хлопнул себя по лбу:

— О, точно! Спасибо, что вернули. Скажите… Э-э..

— Илья, — кивнул Трошкин, — меня зовут Илья.

— Скажите, Илья, а Раиса Робертовна всегда такая занятая и невеселая?

— К ней просто подход нужен, — охотно ответил кадровик, видно было, что я зацепил для него архиважную тему. — Вообще она женщина хорошая, когда не сердится.

— А сердится она всегда, — закончил я за него фразу.

— Ну… Один раз я видел, как она улыбается, — Илья наморщил лоб и поднял глаза к потолку, силясь вспомнить эту знаменательную дату. — Во вторник это было. Да, точно…

— И что же ее порадовало? — хитро прищурился я.

— Я не знаю, — Илья опустил глаза и поправил очки.

Потом он принялся вдруг чесать кончик носа, оттянул горловину рубахи, будто она душила его тонкую шею. В общем, собрал весь набор знаков из языка телодвижений, который кричал: “Я бессовестный врушка”.