Курсант. Назад в СССР
Шрифт:
– Поговорим?
– Можно, – кивнул Олег, – Пошли уже на кухню, вижу же, что не просто так заскочил на огонёк.
Пройдя на маленькую кухоньку со старыми истлевшими обоями, он открыл холодильник и, достав запотевшую бутылку водки и две рюмки, уточнил. – Будешь?
Я кивнул и сел на свободную от пакетов и прочего хлама табуретку, продолжая пристально смотреть на собеседника, будто пытался заглянуть в его душу. Гадкое чувство, что эксперт не ошибся, с каждой секундой только усиливалось и крепло, но мой мозг не только отказывался в это верить, но и вообще, хоть как-то воспринимать. Это же
Олег достал дешёвую колбасу и банку соленых огурцов. Порезал незатейливую закуску и оставил ее на истерзанной разделочной доске, пододвинув на середину стола. Поднял рюмку. Мы молча чокнулись и выпили. Олег зажевал огурец. Хруст разнёсся на всю кухню. Мы снова встретились глазами, но только я смотрел уже не как на друга, а как на объект, который сейчас буду препарировать и изучать.
– Рассказывай, Олег, – сглотнув, поговорил я, слова давались мне с трудом. – Понял же уже, зачем я приехал…
Я потянулся за отрезанным ломтем колбасы, всё еще надеясь на чудо.
– Кто ещё знает? – спокойно спросил он.
– Пока только я и эксперт, сам понимаешь, время позднее уже, но утром картина поменяется.
– Да-а… – вздохнул Олег и вытер ладонью проступившие капельки пота на висках. – Старый я уже стал, совсем хватку потерял, забыл об осторожности.
Я смотрел на него цепким взглядом, ни на долю секунды не отводя глаза, а в голове лихорадочно носились мысли: «Ты чего несешь старый осёл?!.. Твою мать! Да ну, нахер!»
Олег молча встал, открыл окно и, прикурив сигарету, протянул мне пачку. В такие моменты главное не передавить. Я подошел к окну, и, достав предложенную сигарету, чиркнул зажигалкой.
– Андрей, – наконец произнес он на выдохе, жадно скурив уже половину сигареты. – Я перегорел. Ты знаешь, что я не сумасшедший, система кого хочешь сломает. Я не виноват.
В этот момент я окончательно осознал, что походу все, как говорится «приплыли тапочки к дивану».
– Олег, – выдавил я, в горле стоял ком. – Ты мой друг… И… Мне горько осознавать это всё. Спрошу прямо… Ты будешь общаться со следаком для «особого» или в Казаки – Разбойники играть пустишься? Ты хоть объясни мне, какая вша тебе под хвост залезла?! Твою мать, нахрена?! Я к тебе приехал сейчас как друг, а не как опер.
– Нахрена убил ту девушку, ты имеешь ввиду, или что именно Нахрена?
– Ой ли? – я ухмыльнулся, но получилось это как – то неубедительно через грусть. – Ты, наверное, хотел сказать девушек? Это в тебе тот псих проснулся, которого выперли из органов. И теперь ты пытаешься привлечь к себе внимание. Но зачем?
– Значит, всех трёх пристегнул… – хмыкнул Олег.
Вот и всё… здравствуйте, как говорится, «Я Ваша тётя»… Моя призрачная надежда улетела вместе с выпущенным дымом тлевшей сигареты.
– Так ты, друг, наследил изрядно, трудно отмазаться от результатов ДНК, – я стоял и ждал ответа, раздавленный и охреневший.
Олег! Мой друг – серийный убийца, на счету которого минимум три эпизода. Глаза застилал туман и едкий дым от сигарет. Сейчас докурю и начнём. Ночь длинная и ни разу не радостная. Нужно, наверное, еще
по рюмашке.– Понимаешь, – прервал молчание Олег, – на «красную» не очень-то охота. – Наверное я всё-таки буду играть в «Казаков-разбойников», жаль, что так всё получилось и приехал именно ты…
– Чего?.. – я начал поворачиваться на сместившийся вниз голос и только успел почувствовать, как меня грубо схватили за ноги и резким толчком отправили в распахнутое окно.
Я даже не успел схватиться за оконную раму с окурком в руке. В голове мелькнула последняя мысль: «Ох ты Бл*ть!.. Ну, и г**дон». Меня убил собственный друг!
– Он живой? Что с ним? – будто сквозь сон слышал я голоса.
Попробовал разлепить веки, но ничего не получилось.
– Скорее, вызовите скорую! – надрывно звучал раскатистый женский голос. – Кто-нибудь, вызовите скорую!
Каждый её вопль отдавал в голове ударом молота. Да что ж ты так орешь? Возьми мобильник и сама набери 103, делов-то. И всё-таки я живой… Но я боялся пошевелиться. Боялся, что не смогу даже согнуть палец.
После падения с такой высоты, наверняка вместо костей и суставов – месиво. Позвоночник по-любому переломан. Но я ещё мыслю… Меня подлечат, и я приду за Олегом, пусть даже на каталке. Я сам возьму своего бывшего друга. Он убил этих женщин и меня. Надеюсь, красный поясок не повязал…
Я, наконец, собрался с силами и открыл глаза. Надо мной склонилась полная холёная тетка с «праздничной» ракушкой на голове.
– Петров! – воскликнула она, тормоша мое лицо пухлыми руками. – Ты как? Сможешь встать?
– Да сможет, что этому дистрофику будет? – насмешливо проговорил голос подростка.
– А ты, Быков! – тётка гневно бросила на него взгляд. – Если узнаю, что причастен к этому, – пойдешь во взрослую жизнь с такой характеристикой, что тебя даже на слесаря не возьмут учиться.
– Да я-то, что? Марь Андревна? – оправдывался всё тот же голос. – Он сам с лестницы грохнулся. Я наоборот, пытался поймать его…
– Что-то слабо верится, Быков. Знаю я, как ты Петрова достаешь. И сегодня, даже в такой день. Это же ваш последний вечер в школе. Выпускной. Он на всю жизнь запомнится.
– Ну ему-то точно запомнится, – скривился в гаденькой улыбке парень в кремпленовом костюме цвета мышиных ушей.
Я с удивлением разглядывал его. Где ж ты откопал такую одежду? У дедушки в чулане? Хотя костюмчик сохранился хорошо для чулана. Непомерно толстая шея парня еле умещалась в воротнике белой рубашки. Цветастый галстук смотрелся на его шее тонкой веревочкой. Здоровый старшеклассник. Только какого хрена я здесь делаю?
Я встал при помощи Марь Андревны. Директриса оказалась раза в три шире меня. Голова кружилась, а ноги подкашивались. Стоп! Откуда я знаю, что это директриса? И почему я такой худой? Будто из Освенцима только сбежал. И где двор, в который меня выбросил из окна Олег? А я вообще кто?
Я огляделся. Крашенная бетонная лестница. Стены казённого здания зеленого цвета немного облупились. Побеленный потолок с серыми разводами и выпуклостями штукатурка. Всё такое совдеповское и простое, как мой родной РОВД лет двадцать назад. Пол и перила выкрашены в один цвет. Пюрешно-коричневый.