Курсанты Академии

Генри предложил присутствующим бренди, и конгрессмен начал свое повествование.

— Все выглядит довольно буднично и просто. Живу я, насколько вам известно, неподалеку от университета. И вот, в день выборов мы с женой встали пораньше и отправились на участок. До меня и раньше доходили слухи от организаторов моей компании и других людей, будто бы оппозиция утверждает, что я собираюсь подкупить избирателей. Говорили, будто бы мои люди обещали каждому из студентов колледжа по двадцать долларов только за то, чтобы они пришли и отдали мне свои голоса. О господи, ну прямо как в старые времена где-нибудь в Чикаго!..

— И что же, была в этих слухах хотя бы крупица правды? — осведомился Мэнни Рубин. Почесал свою жиденькую бороденку и отпил глоток бренди.

— Разумеется, нет! Я тут же велел своим людям проверить. И выяснилось, что все это липа, грязные слухи, которые распускала оппозиция с целью дискредитировать меня. Но, разумеется, я в то утро все время думал об этом. И вот, моя жена остановилась поболтать с какой-то знакомой, а я пошел дальше, вперед. А позади шли двое молодых людей, по всей видимости, студенты старшего курса университета. И тут я услышал, как один из них говорит другому: "Многие выборщики заколачивают монету, юноши способ узнали — надо прийти". А тот, второй, рассмеялся и говорит: "Просто, как Гомэс".

— Ну и что же вы сделали, услышав эти слова? — спросил Дрейк. Наверное, тут же набросились на них?

Конгрессмен опустил глаза и отпил глоток бренди.

А потом, после паузы, сказал:

— Нет, не набросился. Вообще этот подслушанный разговор показался мне настолько странным, что я просто онемел. Ничего я не сделал. Зашел на участок вместе с женой, проголосовал. А потом все пытался увидеть в толпе этих двух молодых людей, но те словно сквозь землю провалились. И, разумеется, если б я победил с большим отрывом, то и не стал бы вспоминать об этом разговоре. Но победил я, насколько вам известно, с отрывом минимальным. Совсем маленьким.

И вот воспоминание об этой странной фразе с тех пор просто преследует меня. Неужели действительно имел место подкуп? Неужели студентам университета платили, чтоб они голосовали за меня?

— А вы уверены, что точно расслышали их слова? — спросил Роджер Халстед. — Может, вы как-то неправильно их поняли или ослышались?

— О нет, нет. Уверен, что было сказано именно так.

— "Многие выборщики заколачивают монету, юноши способ узнали — надо прийти"?

— Да. Именно.

— Что, по всей видимости, означает, что им давали деньги, чтоб повлиять на исход выборов.

— Но ведь они же сказали "многие выборщики", а не "многие студенты", уточнил Гонзаго. — Что очевидная ложь. Да все прекрасно знают, что даже в самом коррумпированном обществе большинство избирателей все же не берут денег за голосование.

— Но, может, в этом районе дело обстояло именно так, — возразил Трамбалл.

Мэнни Рубин поднял руку.

— А меня больше интересует вторая фраза в этом разговоре. Скажите, конгрессмен, вы совершенно твердо уверены, что второй студент сказал: "Просто, как Гомэс"?

— Да, уверен. Именно это он и сказал.

— А может, он сказал: "Просто, как у Холмса"?

— Ну, конечно! Как же может наш Мэнни обойтись без своего идеала, знаменитого Шерлока Холмса? — насмешливо фыркнул Трамбалл.

— Почему бы и нет?

— Хотите найти ответ в рассказах о Шерлоке Холмсе? Не найдете, потому что Конан Дойль никогда не писал о выборах. Речь в них по большей части идет о каких-то королевских особах, которым эти выборы были, как говорится, до лампочки!

Страсти стали накаляться, как это часто бывало на подобных встречах, пока шум голосов не перекрыл красивый и мощный баритон Эйвелона:

— Не забывайте, у нас гость, джентльмен!;! Ведите себя прилично, он этого заслуживает.

Шум несколько поутих, но спор продолжался.

— Почему это он сказал "просто прийти"? И не уточнил, куда именно прийти? То есть, я имею в виду — на участок или к урнам? — спросил Гонзаго. — Хотя, с другой стороны, не станут же они передавать деньги прямо на участке, на глазах у всех.

Халстед заметил:

— Естественно, на всех участках есть наблюдатели.

И они не стоят у дверей и не раздают налево и направо двадцатидолларовые купюры. Нет, думаю, тут сохранилась старая чикагская традиция. В таких случаях деньги переходили из рук в руки где-нибудь в таверне по соседству. Именно поэтому тот парень и не уточнял, куда именно надо прийти. Они и без того знали это место.

— Знаете, это ни к чему нас не приведет, — вмешался Эйвелон. — Боюсь, Уолтер, мы просто не владеем достаточной информацией, чтобы решить эту вашу проблему… Исходя из тех скудных фактов, о которых вы упомянули, дело обстоит следующим образом. Или те два студента действительно обсуждали серьезную попытку подкупа избирателей, или же говорили о чем-то совершенно другом.

Халстед насмешливо фыркнул:

— Да о чем же еще они могли говорить, если произносили такое слово, как выборщики? И при этом сами направлялись на участок для голосования? Это все равно, что говорить о бомбе, находящейся на борту авиалайнера. Нет, совершенно очевидно, что речь шла о подкупе!

Генри подлил в опустевшие стаканы бренди, и тут Рубин обратился к нему:

— А ты что думаешь по этому поводу, Генри? Есть какие-нибудь соображения?

Конгрессмен Луттс нахмурился.

— Но позвольте, кого вы спрашиваете? Ведь это всего лишь официант!

— О, наш Генри нечто большее, чем просто официант, — объяснил ему Рубин. — Он один из нас. И очень часто предлагал самые оригинальные выходы и решения, когда мы сами были не в силах справиться с той или иной проблемой.

— Возможно, я смогу чем-то помочь, сэр, — сказал Генри.

— Погодите минутку, — вмешался Трамбалл и вскинул вверх обе руки, словно призывая присутствующих к порядку. — Мы обсуждаем очень серьезный вопрос. Что, если рассуждения Генри заставят нас прийти к выводу, что выборы действительно были продажными? С какими ощущениями вы тогда вернетесь в Конгресс? Какие действия предпримете?

— Действия? — переспросил Уолтер Луттс. — Знаете, я как-то не задумывался об этом.

— Вы подадите в отставку?

— Я… Я не знаю.

— Лично я всегда был очень высокого мнения о вашей деятельности в Палате представителей, — продолжил Том Трамбалл. — И мне бы очень не хотелось, чтоб наша страна потеряла такого политика… возможно — из-за сущего пустяка. Из-за ситуации, которую он не в силах проконтролировать.

— С чего это вы решили, что он был не в силах ее проконтролировать? — Возразил Гонзаго. — Мне лично он тоже симпатичен как политик, но его помощники…

— Но разве он рассказал бы нам об этой странной истории, если бы действительно подкупал избирателей? Ты думай, что говоришь, Марио!

Тут в голосе Эйвелона снова зазвучали командирские нотки:

— Давайте лучше послушаем, что скажет Генри.

А уж потом будем решать, стоит ли подавать конгрессмену в отставку. Итак, Генри?..