Курск
Шрифт:
– А Чечня - часть России.
– Ничего подобного. Россия просто пытается подчинить ее, а Чечня ведет освободительную борьбу.
– Слушай, ты полтора года в России, а еще не научился говорить по-русски. Но зато ты уверен, что понимаешь то, чего мы не понимаем. А мы все, по-твоему, дураки, да?
– Нет, но в России нет такой долгой демократической традиции, как на Западе...
– Засунь ты в жопу свою демократическую традицию...
– ...и вы еще не осознали ценности гражданского общества.
– А ты уверен, что оно нам нужно, ваше
Я больше не хочу с ним разговаривать. Выключаю телевизор, сбрасываю шмотки и ложусь. На белом пододеяльнике несколько зашитых дырок.
Боб говорит:
– Я пойду в бар.
– Хорошо. Ключ только один, пусть останется у меня. Постучишь, когда вернешься. Боб выходит, хлопнув дверью. Я засыпаю.
Звонок телефона. Просыпаюсь, хватаю трубку.
– Алло?
– Добрый вечер. Извините за беспокойство. Не хотите ли познакомиться с симпатичными девушками?
– Иди в жопу.
Бросаю трубку, поднимаюсь и иду в туалет поссать. За входной дверью шум.
– Джон, дай мне еще пятьдесят долларов, - говорит женский голос.
Я ложусь.
19/08/2000, 8:35.
Боб еще спит. Он приперся в четыре утра, пьяный в жопу. Я трясу его за плечо.
– Пошли завтракать.
Спускаемся в кафе, берем себе по яичнице-глазунье с сосисками. Худая прыщавая девушка лет восемнадцати собирает со столиков грязную посуду.
– Скажи ей, что если она поднимется сейчас со мной в номер и отсосет у меня, я дам ей пятьдесят баксов, - говорит Боб.
– С чего ты взял, что она пойдет? Она не проститутка, она здесь официанткой работает. Насчет проституток никаких проблем - мне вчера три раза звонили.
– Меня проститутки не интересуют. Хочу с этой.
– Нет, ты объясни - с чего ты взял, что она у тебя возьмет?
– Пятьдесят баксов - большие деньги. Она здесь столько зарабатывает за месяц.
– Не буду я ей такое предлагать, хочешь - сам и предлагай.
Доедаем, поднимаемся в номер. Я сажусь на телефон. Чтобы попасть в Видяево, откуда ушла лодка и где сейчас родственники подводников, нужно специальное разрешение из генерального штаба, из Москвы. Для этого нужно отправить туда запрос по факсу. Насти в офисе нет - воскресенье. Придется отложить на завтра.
– Ну что, поехали на вокзал?
– спрашивает Боб.
– А что там делать? Давай лучше останемся, посмотрим по телевизору, как разрезают лодку. На РТР прямая трансляция.
– Нет, это все ерунда, это будет на всех каналах. Нам нужны родственники, нам нужно сделать статью "человеческого интереса".
– Ладно, поехали.
Я беру диктофон, Боб - свою навороченную "мыльницу", и мы спускаемся вниз. В баре сидят поляки, пьют пиво. Кроме них - еще человек десять иностранных корреспондентов. Большинство их и все русские журналюги живут в другой гостинице.
Ждем троллейбуса. Через дорогу, около универмага, стоят цепью поперек тротуара валютчики в кроссовках "рибок" и теплых куртках "колумбия".
На вокзале - тоже толпа журналюг, в основном - иностранцы. Трое офицеров-подводников
с распечатанными на принтере бумажками "Курск" встречают родственников. Еще один - с такой же бумажкой, но в гражданском, в джинсовой куртке. Я подхожу к нему, спрашиваю:– Извините, а кто у вас там, на "Курске"?
– Боевые друзья.
– Как по-вашему - спасут их?
– Мы все на это надеемся.
Боб фотографирует его, показывает, как развернуть бумажку, чтобы лучше получилось. Мужик смотрит на нас с презрением.
Холодно. Мы покупаем в киоске у вокзала помойный кофе, согреваемся.
Подходит поезд, офицеры спускаются на перрон, толпа журналистов - за ними. Некоторые остаются, в том числе мы. Все равно вести их будут через вокзал, другого прохода нет, а автобус с табличкой "Курск" припаркован на привокзальной площади.
Офицеры ведут худого деда, один несет его чемодан.
Сзади бегут журналюги, на ходу орут:
– Что вы чувствуете, что ваш сын там? Как вы все это принимаете?
Дед молчит. Один офицер на ходу снимает фуражку, вытирает платком лысину.
Мы идем за ними в толпе корреспондентов. Деда доводят до автобуса, сажают и закрывают дверь. Бредем назад к вокзалу.
Я смотрю на расписание: прибытия поездов нет до шести вечера. Возвращаемся в гостиницу.
В баре поляк рассказывает:
– Мы поймали машину, ехали на пункт. Сказали - документа нет, назад.
Мы с Бобом выпиваем по пиву и поднимаемся в номер.
На РТР разрезают какой-то отсек "Курска". Та же самая картинка - на СиЭнЭн и других каналах.
Я закрываю глаза и вырубаюсь.
19/08/2000, 18:16
Вокзал, прибыл какой-то поезд. Подводники ведут заплаканную женщину. У нее на руках - ребенок.
– Кто у вас там?
– Муж, капитан третьего ранга...
– Что вы чувствуете?
Она начинает плакать. Журналюги похожи на шакалов, которые бросаются на падаль. Мне противно.
– Пошли в гостиницу, больше поездов сегодня не будет, - вру я Бобу.
19/08/2000, 22:14
Боб тусуется в баре, а я смотрю телевизор, хотя это бесполезно - уже понятно, что никого не спасут. Я надеваю рубашку и спускаюсь вниз.
Боб заказывает мне и себе по пиву. Бар постепенно наполняется иностранными журналюгами.
– Я разговаривал с парнем из Ассошиэйтед Пресс, - говорит Боб.
– Он сегодня съездил в Видяево и побеседовал с родственниками.
– У него было разрешение?
– Не было. Разрешение есть только у РТР. Он нашел таксиста, которому разрешен въезд в Видяево, дал ему сто долларов, и он провез его в багажнике. Он поговорил с родственниками, сделал отличную статью "человеческого интереса".
– Неужели ты не понимаешь, что родственникам сейчас не до этого, что сейчас просто некрасиво их дергать, а?
– А что здесь такого? Людям интересно прочитать про них.
– Прочитать про то, как им херово? Чтобы какой-нибудь сраный обыватель прочитал и порадовался, что, по сравнению с ними, он счастлив?