Кусатель ворон

Мы держались вдоль обочины, старались двигаться медленно, но, кажется, все-таки растянулись. Рядом со мной шагала только Александра, а остальных я не видел и не слышал, ну, разве что немцы иногда выплывали и снова исчезали, растворяясь в наступающем утре.

– Ой! – неожиданно ойкнула Снежана справа.

– Запнулась? – бережно спросил Листвянко.

– Тут кто-то есть! – почти выкрикнула Снежана. – Он меня трогает…

– Что?! – проревел Дубина.

– До меня кто-то дотронулся!

В тумане произошли движения, клубы колыхнулись, и почти сразу в нем стали кричать и взывать.

– Кричат!

Александра замерла и поглядела на меня с надеждой.

– Кажется, на помощь зовут, – сказала Александра. – Там.

Она указала пальцем.

– Кажется, кого-то бьют.

Я отправился выяснять, хотя мне было ясно, что бьют Пятахина, других кандидатов-то не было. Туман немного расступился, и я убедился в своей правоте – били на самом деле Пятахина. И бил его, конечно же, Листвянко.

– Это Гаджиев! – кричал Пятахин. – Это он! Он давно на Снежанку пялился!

Но Листвянко не обращал внимания на эти жалкие крики, левой рукой держал Пятака за ворот, правой отвешивал ему хлесткие оплеухи.

– Я ее не трогал! Честно! Мне она даже не нравится!

Мне как-то не хотелось разнимать все это дело. Во-первых, Листвянко в боевом задоре мог отвесить и мне. Во-вторых, я видел, что в удары он не шибко вкладывается, контролирует по привычке, несмотря на аффект, а значит, серьезных травм ожидать не стоит. В-третьих, я считал, что Дубина правильно его лупит. Пятахин распустился и обнаглел, надо его немножечко осадить, «Апрельский пал» «Апрельским палом», но надо и края иногда видеть.

Листвянко не останавливался. Хлоп, хлоп, шлеп, шлеп.

– Я думал, что это Жохова! – признавался Пятахин. – Честно! Они обе стриженые! Мне Жохова нравится!

Дубина остановился.

– Я бы накинул за оскорбление, – сказал я. – Спутать Снежану с Жоховой… Еще парочку.

Листвянко внял моему призыву и добавил Пятаку еще, затем отпустил. Пятахин как ни в чем не бывало поднялся на ноги, отряхнулся. Лицо у него начинало синеть, на губах пузырилась кровь, но в целом Пятахин выглядел бодренько, есть такие люди – их по щщам, их по печени – а им хоть бы хоть, дунул, плюнул и свистит.

– В следующий раз пальцы все-таки сломаю, – пообещал Листвянко и погрузился во мглу, отправился на поиски своей возлюбленной.

Пятахин показал ему вслед язык.

– А Снежанка красивая, – сказал он. – Конечно, рожу разукрасил, но это издержки…

Пятахин потрогал языком зуб.

– Правда, зуб чуть не выбил, боксеришко паршивый. Слушай, ты на мобилку не записал случайно? Роскошная быдлеска получилась бы! Я еще специально так мерзко верещал…

Пятахин жаждет славы.

А кто ее не жаждет?

– Я вот что подумал, Вить, – продолжал он, высмаркивая кровавые сопли. – Надо твои быдлески как-то модифицировать, а то у тебя все однообразно… Вот смотри, как я представляю. Я читаю свои стихи, а рядом разворачивается быдлеска. Допустим, вот такая: я откусываю головы у пенопластовых снегурочек…

– Пойдем лучше, – посоветовал я. – Листвянко у нас к снегурочкам тоже неравнодушен.

Пятахин согласился.

Мы догнали Александру, и Пятак тут же начал рассказывать ей, как он переписывался с одной девушкой из Германии, она тоже на волынке играла, а потом сломала ногу.

Александра почему-то слушала, наверное, из вежливости, а может, с той девушкой была знакома, кто ее знает.

Я почувствовал, что дорога пошла вверх – шагать стало труднее, туман начал расслаиваться на пласты, то над головой, то на уровне колена, а потом он и вовсе раздербанился на клочки, и мы увидели сосны, необыкновенно высокие и рядные, похожие на мачты. Меж острыми верхушками еще висели крупные звезды, и все это походило на картину «Звездная ночь в окрестностях Сикаранска».

Холм, кажется. Воздух, он стал свежее.

– Пришли, кажется, – сказал Листвянко.

Из земли у обочины торчал столб с деревянной табличкой, на которой было вырезано: «ЕФИМОВ КЛЮЧ, 3 вст.»

– Ефимов Ключ, три вэсэтэ, – прочитал Пятахин и ничего ехидного не добавил.

– Три версты, – поправил Гаджиев.

– По карте такого нет… – Жмуркин сверился с планшетником. – Видимо, давно не обновлялись…

– А деревеньки-то не видно, – сказал Листвянко. – Только столб.

Действительно, самого Ефимого Ключа не наблюдалось, и справа и слева продолжался лес.

– Может, это только указатель? – предположила Снежана. – Указатель есть, поселения нет. Шутка?

– Это мертвая деревня, – вдруг сказал Гаджиев. – Я такие видел в Башкирии. Ловушка. Когда убыр хочет заманить к себе…

– Что за убырь? – спросил Пятахин.

– Вроде демона, – сказал Гаджиев. – Это такой как бы дух, он вселяется в человека и жгет его изнутри. А потом вселяется в другого… Может так целую деревню выморочить. А потом подкарауливает прохожего и переходит в другую деревню, и ее тоже выжирает… И так пока его не остановят.

– А я знаю, кто у нас убыр, – громко сказал Пятахин. – Это, конечно, Жохова. Она внедрилась к нам, чтобы всех нас слопать.

– Спасибо, я пометом не питаюсь, – отозвалась Жохова.

– Пойдемте лучше, – сказал Жмуркин. – Трактор надо найти.

– Ефимов Ключ, место, где нас вырежет Жохова, – повторил Пятахин. – Запомните и запишите, ваши записки потом найдут в заброшенном доме.

– Замолчи! – занервничала Снежана.

Дубина Листвянко сунул в шею Пятахина кулаком. Мы двинулись дальше.

Подъем на холм продолжился. Тумана становилось все меньше, местность просматривалась все лучше. Леса. Леса, таких в Германии не сыщешь, один к одному, ровные, причесанные гребенкой Господа. Странно, что до сих пор не вырубили, такое-то сокровище.

И ветер. Утром так редко бывает ветер, особенно пахнущий кедром и родниками, не знаю, почему я решил, что он пахнет родниками, но уверен был. А еще я представил эти маленькие солнечные полянки в лесу, земляника, голубика, ручьи, бегущие по песку, капли смолы, застывшие…