Кутузов
Шрифт:
В эти дни Наполеон получил неприятнейшие известия из Парижа о заговоре генерала Мале. Мале, распространив слух о смерти Наполеона, хотел захватить власть, но был схвачен и расстрелян.
Наполеон встревожился заговором не на шутку: он двенадцать лет правит, у него родился сын — наследник Наполеон II, а кто-то может покушаться на его императорскую власть!
— Когда имеешь дело с французами или с женщинами, нельзя отлучаться на слишком длительное время, — наставительно сказал он Бертье.
После заговора Наполеон еще больше уверился в том, что надо спешить
И тут, как назло, впервые пошел снег. Небо закрыли густые облака, повис туман, и большими хлопьями повалил первый снег.
Было не очень холодно — при Прейсиш-Эйлау та же армия прекрасно выдержала не такую вьюгу и холод, но снег действовал вообще на психику солдат. Пессимисты и трусы готовы были сделать из него трагедию, несмотря на то, что до Смоленска осталось всего лишь полсотни верст.
Первый снег внес еще большее расстройство в среду полуголодных солдат.
Наполеон послал своего адъютанта полковника д'Альбиньяка посмотреть, что происходит в арьергарде.
Д'Альбиньяк вернулся и доложил, что только итальянская гвардия похожа на воинскую часть, в остальных полный беспорядок: солдаты не слушаются приказа офицеров, офицеры не повинуются генералам.
— У генерала Матье свои же солдаты украли ночью из-под головы ранец.
— Полковник, я не посылал вас собирать сплетни! — грубо оборвал недовольный император.
Его уши привыкли к победным реляциям, а не к такой грубой и горькой прозе. Он не хотел слушать, но д'Альбиньяк сказал правду: правильного военного строя уже не существовало. Двигались не в шеренгах, а группами, компаниями, объединенные старой дружбой или новой корыстью: четыре-пять стрелков шли вокруг одной клячи, на которой лежала их поклажа — еда и награбленное добро. Они готовы были защищать эту клячу до последнего патрона. На ночлеге происходило сплошное воровство, грабеж и даже убийства из-за куска конины.
Больше всех бедствовали женщины: лепешка из мякины стала для солдата желаннее и дороже любой привлекательной женщины.
Наполеон послал самого Бертье еще раз посмотреть на марше корпуса.
Принц Невшательский написал рапорт о том, что видел. Он подтвердил все сказанное полковником д'Альбиньяком и заключил:
"Такое положение, усиливаясь постепенно, дает повод опасаться, что, если не будут приняты немедленные меры против него, у нас не будет войск, способных для битвы".
Вся надежда оставалась только на Смоленск. И вот вдали показались колокольни Смоленска.
9 ноября Наполеон с гвардией вошел в Смоленск.
Он тотчас же велел запереть крепостные ворота и никого не впускать.
Гвардия стала получать припасы — их раздавали день и ночь.
У городских ворот собрались огромные толпы изнуренных, голодных солдат и офицеров армейских корпусов, спешивших к Смоленску. Это были закопченные дымом бивачных костров, небритые, заросшие бородами, с воспаленными, красными от дыма и ветра глазами люди. В театральных костюмах, в шалях, салопах, ризах, укрытые попонами, рогожами, они с ожесточением стучали
в ворота прикладами, эфесами сабель, кулаками и посылали проклятия на всех европейских языках Наполеону и его интендантам. Они казались не солдатами, а шайкой бандитов, выпущенных из тюрьмы.Они захватили в пригороде и тут же съели стадо быков и двести здоровых лошадей артиллерийских конюшен. Потом наконец-то выломали городские ворота и бросились, давя друг друга, к складам.
То, что удавалось получить какому-либо счастливцу, он съедал за один присест, словно ему осталось жить только день.
Для многих изголодавшихся это так и оказывалось.
Люди грабили и убивали друг друга.
И все роптали на неравномерность раздачи:
— Гвардии выдали на две недели, а нам по кусочку!
Обозленные, они готовы были подступить к гвардейцам, но те стояли на карауле у своих казарм такие же усатые, рослые, здоровые, в своих непотрепанных синих мундирах и белых жилетах с высокой медвежьей шапкой на голове — как статуи.
— Эй ты, кишка, отойди, не горлань! Ты не в кафе Режанс! — еще по-приятельски прогоняли они французов.
— Убирайся, колбаса, подобру-поздорову! Проспись! — отталкивали они прикладами пьяного немецкого стрелка, лезшего к ним.
Наполеон сидел в доме и не показывался на улицу. Ему было о чем подумать.
Припасов в Смоленске оказалось только на семь-восемь дней для всей армии. Наполеон обеспечил провиантом главное — гвардию. Остальное было расхватано, растаскано и растоптано хлынувшей многотысячной толпой солдат разных корпусов. Склады в селе Клементово по дороге на Ельню — взяты и частью сожжены отрядом генерала Орлова-Денисова. Витгенштейн занял Витебск и захватил тамошние магазины. Ждать долго в Смоленске было нельзя. Об устройстве зимних квартир нечего было и думать: солдаты жгли те последние деревянные дома, которые уцелели от пожара во время штурма Смоленска.
Приходилось спешить дальше, пока армии Чичагова и Витгенштейна не перерезали окончательный путь к отступлению.
Наполеон выехал из Смоленска.
Он ехал верхом — хотел еще раз взглянуть на древний Борисфен.
За Смоленском у дороги лежал с переломленной ногой офицер из корпуса Жюно, шедшего впереди. Увидев Наполеона, он собрал последние силы и крикнул:
— Вот этот жалкий кривляка, который уже десять лет водит нас, как кукол! Он спятил с ума! Остерегайтесь его! Он стал людоедом! Чудовище сожрет всех вас!
Наполеон проехал, сделав вид, что не слышит этой справедливой ругани.
Я первый генерал, перед которым Бонапарте так бежит.
Осторожный, осмотрительный Кутузов прикрывал все пути на юг до тех пор, пока не убедился в том, что Наполеон отступает на запад по опустошенной Смоленской дороге.
План дальнейшей борьбы у Михаила Илларионовича был намечен заранее. 16 октября главнокомандующий так писал генералу Витгенштейну о своих будущих действиях против Наполеона: