Кутузов
Шрифт:
— Бач, бач, гарный!
— Который?
— О, той, что поглядае…
— Вiн до нас заходил напиться.
— Та шо ты!
Загремели трубы, ударили барабаны. За кирасирами шла музыка и пехота: ать-два, ать-два! Как одна нога!
Ребята бежали рядом с оркестром. А за пехотой медленно ползла карета, окруженная гусарами. В карете сидели какие-то важные господа. Один — видать, не русский — смотрел по сторонам с такой миной, будто у него живот схватило и он только выбирает место, где бы выскочить…
Деды и бабы кланялись карете в пояс:
— Мабудь,
А за каретой ни с того ни с сего, как за телегой цыгана, табун коней. Сытые, вычищенные — так и лоснятся.
— Кони. Як на ярмарке!
— А воны куды ж?
— Туркам.
— У турка кони краще.
— Вот нам бы таких по одному!
За лошадьми — пешие и конные. Кто из них военный, кто — так, не разберешь.
И опять карета, но уже запряженная шестериком. На запятках пажи, а гайдуки по бокам. И кругом нее — гусары.
Деды и бабы опять кланялись до земли.
Ребята бежали, старались рассмотреть посла, но в карете сидели двое: оба толстые, оба в треуголках, у обоих лента через плечо и на груди как жар — ордена.
Вот уже и река.
На турецком берегу тоже двигалась к реке пестрая, цветистая толпа.
Слышалась дикая турецкая музыка. Все заглушали барабаны.
И вдруг над русским берегом блеснул огонь и разом ударило десять пушек.
Бабы и девки шарахнулись в сторону. Кто присел, кто стоял, зажав пальцами уши.
Торжественная процессия подошла к Комиссаровой ставке.
Генералы вылезли из кареты.
Офицеры слезли с лошадей. Все пошли к палаткам.
А войска и кареты стали съезжать на паром. Турецкая свита и повозки тоже собрались на своем пароме отчалить от берега.
Пока на пароме перевозили свиту Кутузова, слуг и команды на турецкий берег, комиссар Пассек угощал посла завтраком.
На русский берег стала выгружаться свита турецкого Рашик-Мустафы-паши в смешных высоких шапках и цветистых чалмах.
— Повозки у них поганые, а кони — гарные! — оценивали дубоссарцы, глядя без особого удовольствия на гостей.
Но вот паромы перевезли всю свиту: турки табунились на русском берегу, русские стояли на турецком.
Тогда снова прогремела пушка. Турки ответили тем же.
Из ставки вышел высокий комиссар Пассек.
Рядом с ним шел среднего роста полный генерал. А за ними человек десять офицеров.
— Посол! Посол!
Они не спеша спустились к пристани, где ждали лодки, и поехали к плоту.
Турки на своей стороне делали в точности то же.
— Везут, как жениха к невесте!
Русские и турецкие лодки одновременно пристали к плоту.
Послы в одно время взошли на плот, сели в кресла друг против друга.
Комиссары послов сели чуть сзади, свита за ними.
С берега смотрели, что будет дальше:
— Говорят.
— По-каковски?
— И понимают?
— А переводчики на что?
Послы беседовали недолго. Разом встали. Каждый комиссар взял своего посла за руку и подвел к другому.
— Знакомятся.
— Пошли к лодкам. Садятся.
— Едут!
И снова с обоих берегов грохнули пушки
и загремела музыка, встречая именитого посла.Через несколько минут послы одновременно ступили на чужую землю.
Русскому посольству наскучило тащиться по скверным турецким дорогам в Константинополь.
Ехали чрезвычайно медленно: всюду подолгу ждали, пока турки соберут подводы. Немало задерживали пышные встречи, которые устраивались везде русскому послу.
Эти парадные встречи надоели всем до смерти. Толмачи и повара, швейцары и актуариусы [12] , пажи и скороходы давным-давно заучили, после кого им положено следовать в шествии. Надоело наряжаться во все парадное, а затем через час снова чиститься: стояла жара, было очень пыльно.
Михаил Илларионович в менее важных пунктах частенько прикидывался больным, и вместо него в этих церемониях отдувался маршал или первый секретарь посольства.
Вообще же в свите было много по-настоящему больных.
12
А к т у а р и у с — чиновник, ведавший актами.
Скверные продукты, доставляемые турками, обилие фруктов, на которые набросились северяне, — все это вызывало поносы. А чем ближе подвигались к Дунаю, тем больше становилось больных лихорадкой.
Хорошо, что нигде по дороге не встречали чумы.
У Михаила Илларионовича уже хватало работы: в его руках сосредоточивалась вся русская политика на Босфоре. Он держал непрерывную связь с Петербургом и поверенным в делах в Константинополе полковником Хвостовым.
Главная задача Кутузова в Турции была на первый взгляд проста.
В секретной инструкции, данной Кутузову Екатериной II, было о Турции сказано:
"Иного от нее не требуем, как точного исполнения постановленных между нами соседственных и торговых условий, при чистосердечном с ее стороны попечении отвращать все, что тишину и безопасность границ наших колебать может".
Кутузову предписывалось устранять во взаимоотношениях России и Турции все то, что "остуду родить может".
В Турции царствовал умный Селим III, который начал реформировать армию и флот. Его считали ниспосланным для того, чтобы возвеличить Турецкую империю. Так якобы предсказал придворный астролог.
Но в коллегии министерства иностранных дел России верили больше в "астрологов" из английского и французского посольства и потому предупредили Кутузова, чтобы он установил, не являются ли эти реформы результатом "подущений министров других держав, нам завиствующих".
Вот уже вынырнул старый знакомец Михаила Илларионовича — Анжели: Кутузову донесли, что Анжели собирается приехать в Таврию.
Михаилу Илларионовичу было указано внимательно следить за военными приготовлениями Порты и извещать обо всем Суворова и вице-адмирала Мордвинова, командующих сухопутными и морскими силами на Черном море.