Кувыр-коллегия

Придворные, не менее изысканно одетые, склонились при виде государыни.

— Где сеньор Арайя? — императрица окинула взглядом толпу.

Вперед выступил итальянский капельмейстер, одетый в голубой бархат. Он склонился в придворном поклоне.

— Все готово для услаждения слухов вашего величества. Мои актеры и музыканты готовы представить для вас пьесу моего сочинения.

— Ты всегда можешь меня утешить, сеньор Арайя. В том я не сомневалась никогда. И не оставлю тебя щедротами моими.

Среди придворных на куртаге императрицы в тот день народу много было. Был здесь вице канцлер империи барон Андрей Иванович Остерман. Были братья фон Левенвольде, Карл и Рейнгольд, недавно в пух и прах рассорившийся с невестой. Был обер-егермейстер Артемий Петрович Волынский. Была ближняя статс-дама императрицы Наталья Лопухина, урожденная фон Балк, с мужем своим генералом Лопухиным. Был и фельдмаршал Бурхард Христофор Миних с супругой. Был князь Алексей Черкасский с дочерью. Был и всесильный инквизитор империи, начальник Тайной канцелярии, генерал Андрей Иванович Ушаков и еще много кто.

Присутствовали все шуты и шутихи императрицы. Лакоста король самоедский щеголял в новеньком костюме, которому позавидовал бы любой вельможа в Европе. Буженинова нарядилась в красное, под стать императрице, но лицо как всегда имела немытое.

Хотя при русском дворе, не смотря на роскошь его пышную, неопрятность царила великая. И иностранцы часто могли наблюдать грязные немытые шеи фрейлин из под шелков роскошных, из под атласа и бархата рытого, коие неприятные запахи от молодых тел своих, заливали флаконами духов заграничных.

В театре придворном гости расселись согласно рангам. В ряду первом сели императрица с Бироном, Буженинова и Лопухина.

Причем шутиха Буженинова нагло оттеснила Лопухину от царицы и уселась рядом. На такое не каждый мог осмелиться.

— Ты, голубка, не липни к матушке, — прошептала шутиха. — На мое кресло плюхнуться вздумала, али не знаешь, что я сижу вот здеся?

Лопухина была женщина горластая, но с Бужениновой в спор вступать побоялась. Слишком большую силу взяла камчадалка Авдотья, еще недавно никому не известная.

— И пасть то на меня не готовься разинуть. Я ведь и в рожу вцепиться смогу ежели что, — продолжила шутиха.

— Снова ты, куколка, разошлась, — мягко осадила Буженинову императрица. — Помолчи уж пока.

Черкасский, в третьем ряду, тихо дочери выговаривал:

— Посмотри на Левенвольде.

— А чего мне смотреть на него, батюшка? — поинтересовалась Варвара.

— Он ни сколь о разрыве с тобой и не переживает.

— А мне что до того? Я ничуть также по тому поводу не плачу. Это вы меня за него прочили.

— А что было делать, коли сама императрица за сваху выступила? Но все случилось так, как случилось. Может то нам и на руку будет.

Авдотья Буженинова, имевшая чин шутовской лейб-подъедалы императрицы всероссийской, немного помолчав, снова стала ворчать.

— Ты чего такая недовольная, куколка? — спросила императрица Буженинову.

— Да не люблю я эти пиесы заморские, матушка. Чего мне их смотреть то?

— Да сегодня смешно будет, куколка.

— Мне бы болтушек твоих послушать. Кто чего знает, и кто про чего слыхал. А то после того как Варьку Черкасскую в дерьмо окунули, ничего и не произошло.

Анна и те, кто был рядом, улыбнулись словам Бужениновой. Говорила камчадалка смешно с ужимками и гримасами. И ножками своими не достававшими до пола карлица со стула смешно болтала.

К императрице приблизился Арайя и низко поклонился:

— Сию пьесу я сочинил, и по приказу вашему, государыня, немного усовершенствовал. Но на роль Петрилло такого человека подобрать более не смог, государыня всемилостивая.

— А кто ранее его играл-то?

— Шут вашего величества Пьетро Мира, что ранее в моей капелле скрипачом числился. А новый Птерилло слабая замена старому.

— Ну, ничего, Франческо, мы и без старого Петрилло обойдемся.

Буженинова встрепенулась:

— Какое такое Педрилло? — она переиначила имена "Петрилло" на "Педрилло" и тем вызвала смех.

— Петрилло этот сидит вон там, — мстительный Арайя указал камчадалке на Миру.

— Ух Педрилло так Педрилло, — заголосила Буженинова и засмеялась.

Так к сеньору Пьетро Мире, придворному шуту, с благословения Бужениновой, прилипла новая кличка "Педрилло".

Сам Пьетро сидел рядом с Иваном Балакиревым. Они тихо переговаривались.

— Славно мы с тобой Левенвольде одолели, — прошептал Балакирев. — Весь двор до сих пор смеется. И никто не знает, кто автор сей шутки.

— И хорошо, что не знает. Левенвольде мог нам с тобой отомстить.

Спектакль начался и все замолчали. Итальянские музыканты и актеры старались, и действо императрице понравилось. Она особенно пожаловала своего капельмейстера Арайю и певицу Марию Дорио.

Буженинова снова заворчала:

— Чего девку то худую жалуешь, матушка? Все они чужестранки-поганки таковы.

— Не ворчи куколка. Девица Дорио поет отменно.

— И наши вот пошли заграничных девок себе таскать, матушка. Чего тебе певичку здесь не сыскать-то? Так нет. Все иноземок по заграницам ищут. И женятся все больше на иноземках. А я то незамужняя. Сколь прошу тебя, матушка, сыскать мужа мне. Мне и наш сойдет.

— А кто на иноземке то женился, куколка? Я про то не слыхала.

— А ты ни про что не слыхала, матушка. Князь Голицын Мишка из иноземщины возвернулся в Москву да с женой новой. Вот! — выпалила Буженинова.

Лицо императрицы сразу стало строгим. Веселость государыни пропала. Она хорошо помнила о князе Михаиле Голицыне. Он отыскала взглядом генерала Ушакова.

— Андрей Иваныч!

— Я здесь, государыня-матушка!

— Что это моя Буженинова про Мишку Голицына болтает? Он в Москве?

— Про то мне ничего не известно, государыня! — гаркнул в ответ Ушаков.