Кузнец человеческих судеб

Как оказалось, поводов для обид у нее было немного, и все они были какие-то несерьезные. Единственным серьезным поводом было ее разочарование. Вчера, после телефонного разговора с Тимофеем она нафантазировала себе розовые замки. Ужин при свечах, который она приготовит ему, как только он привезет продукты. Или который они приготовят вместе. Ей представлялось, что во время ужина они будут легко и непринужденно шутить, а потом, может, посмотрят вместе телевизор или будут просто сидеть и болтать с бокалами вина в руках, и, быть может, он даже ее поцелует, как собирался. Впрочем, последние нелепые предположения она тут же от себя гнала, потому как поцелуи были совсем из другой оперы, а они просто друзья. Да и с чего бы ему лезть к ней с поцелуями? Вот и выходило, что серьезных поводов для обид у Яны не имелось, а о несбывшихся фантазиях Максимов знать был не обязан.

А раз так, получается, что это ей придется извиняться при встрече за свои выкрутасы, как то ночное бегство. Последнее ее не радовало, но Яна была человеком совестливым и справедливым. Не права, должна извиниться. На том она и успокоилась, включила телик и засунула в рот кусок мясного пирога. Но предаться пиршеству ей не дали, кто-то настойчиво позвонил в дверь, еще и еще раз. Девушка положила на место пирог и пошла открывать.

За дверью был букет. Огромный, красивый букет. Яна мгновенно отскочила от двери. В фильмах ужасов и боевиках именно из-за букета доставали оружие и убивали жертву.

Что же делать? Молча отсидеться в надежде, что человек с букетом просто уйдет? Глупость. Скорее уж дверь взломает. Точнее, вскроет, потому что ломать железную дверь хлопотно, а вскрыть ее для профессионала – пара пустяков.

Надо срочно звонить в полицию! Да? А что она им скажет, «мне букет принесли»? Остается одно, звонить Максимову. Ужасно неловко, стыдно, унизительно, но все лучше, чем смерть. И Яна, на цыпочках отбежав в комнату, прикрыла за собой дверь и набрала знакомый номер.

– Тимофей, это Яна! – леденея от страха, шептала перепуганная девушка. – У меня за дверью какой-то незнакомец с букетом, что мне делать?

– Так это я стою, – пояснил растерянно Тимофей.

– У меня? С букетом? – не поверила она.

– Да. Я извиниться пришел. Вы меня пустите? – уже не растерянным, а неуверенным голосом спросил Максимов.

Яна посмотрела на себя. Спортивные штаны, старая футболка, волосы как попало заколоты на макушке. Красота, да и только. Тут ее снова посетил киношный штамп, и она проговорила в трубку, сама себе удивляясь:

– Подождите минуту, мне надо одеться.

И поспешила к шкафу. «Изящно и невызывающе», – бубнила она себе под нос, не зная, во что нарядиться. Деловые костюмы, платья, летние сарафаны, просто не в чем гостя принять. Поняв, наконец, что чуда не произойдет, Яна натянула джинсы, любимый просторный джемпер, распустила и разлохматила волосы, краситься уже было некогда.

А, собственно, почему? – остановила она себя и, достав косметичку, быстренько подкрасила глаза и только после этого распахнула дверь.

Тимофей топтался на крошечной лестничной клетке, держа перед собой большой дорогой букет. Его помогла выбрать цветочница.

– Девушка, я должен помириться со знакомой, нас связывают отчасти деловые, отчасти дружеские отношения, я ее обидел и хотел бы извиниться, – доходчиво объяснил Тимофей и получил в награду насмешливо-подозрительный взгляд, но цветы ему выбрать все же помогли.

Яна не открывала долго. А вдруг она передумает? А вдруг откроет дверь, выслушает его, потом сунет обратно букет и захлопнет дверь? Женщины существа коварные и непредсказуемые. Тимофей прекрасно это знал.

Наконец двери распахнулись, и на пороге предстала Яна. Тимофей никогда еще не видел ее в таком вот романтическом виде. Густые каштановые волосы крупными волнами рассыпались по плечам, глаза стали больше и ярче, а светло-голубой джемпер и джинсы делали ее моложе и легкомысленней.

– Вот, – протянул букет Тимофей, прокашлялся, чтобы прогнать волнительную хрипоту, и торжественно произнес: – Яна, я вел себя как последняя свинья и хам, нарушив все законы гостеприимства, мне нет оправдания ни как мужчине, ни как человеку. Я прошу вас проявить великодушие и принять мои извинения, хотя я этого, безусловно, и не заслуживаю. – Иногда в минуты особого волнения или обострения чувств в Тимофее просыпался папа-поэт, и слова его обретали возвышенную патетику, граничащую с идиотизмом. Тимофей это знал, но поделать ничего с собой не мог. Гены – страшная вещь, практически неуправляемая.

Яна с удивлением, почти не моргая, смотрела на гостя, потом приняла из его рук букет и с запинкой проговорила:

– Проходите, пожалуйста, – и торопливо добавила: – Будьте так любезны.

Тимофей облегченно выдохнул и вошел.

– Ой, а чем это так пахнет? – вот первое, что ляпнул Тимофей, едва перешагнув через порог. Волнение уже отступило, возвышенный стиль улетучился, зато проснулся зверский голод, мгновенно напомнивший ему, что из-за всех глупостей с цветами и извинениями здоровый мужской организм уже сутки не получает нормального питания.

– Пахнет? – сперва растерялась Яна, полностью поглощенная рассматриванием букета. Таких шикарных дорогих цветов ей еще не дарили. – Ах да, – сообразила она, наконец. – Это пироги. Я только что испекла. – Потом взглянула в голодные, горящие алчным, хищным огнем глаза своего гостя и неуверенно предложила: – Хотите выпить со мной чаю?

– Еще бы! – мгновенно сбрасывая пальто, проговорил Тимофей, точнее, его голод, но он тут же спохватился, обуздал дикие порывы и культурно и сдержанно поправился: – Спасибо, с огромным удовольствием.

На столе возвышалось огромное блюдо с пирогами. Это вам не яблочные слойки. Это были настоящие пироги, и, судя по запаху, один из них явно был с мясом.

– Мясо, капуста, яблоки, – представила свое меню Яна. – Угощайтесь.

Сегодня она поставила на стол не маленькие фарфоровые чашки, а большие емкие бокалы, и гость ей был за это благодарен.

– Ой! – проглотив первый пирог, опомнился Тимофей. – Мне же к зубному надо! Точнее, не мне, но что же делать?

Он с тоской и страстью смотрел на пироги, в душе его долг боролся с голодом, Яна с недоумением глядела на него. Какой-то он стал дерганый, нервный, это из-за расследования, что ли?

Тимофей разрывался на части. Ему до смерти не хотелось никуда ехать, а хотелось сидеть на маленькой уютной кухне, пропахшей горячими свежевыпеченными пирогами, пить горячий крепкий чай из огромного, почти на пол-литра бокала – он таких огромных никогда раньше не видел – и неспешно разговаривать с Яной. Оказывается, беседа с ней тоже была удовольствием.

Но с другой стороны, на другом конце города его ждала Сашка. Милая, непоседливая Сашка, которой надо было срочно к зубному. Как же быть? Выручил Тимофея телефон, прозвонивший как нельзя кстати.