Кузнечик
Шрифт:
Однако брали Альку достаточно долго. Дело в том, что Алька не была сиротой. К сожалению, у нее были родители. Люди мнительные и закомплексованные, как и всякие родители. Только благодаря представительному виду Евгения Ивановича и его безупречной репутации Альку отпустили.
— Евгений Иванович! — сказала Алька, восхищенно глядя на деда. — Это правда? Правда, правда! — Она заскакала на одной ноге и вдруг ткнула деда носом куда-то в ухо. Поцеловала, значит.
— Ну вот, — смутился дед, — еще не поехали, а я уже чувствую себя достаточно глупо.
— Ехали-поехали, — защебетала
Дед поглядел на Тимку. Тимка посмотрел на деда, вздохнул и подумал: «За что я только люблю тебя, Алька?»
А дед сказал, ни к кому не обращаясь, но все-таки как бы Тимке:
— Мы знали, на что шли… Мы прежде хорошо подумали.
Тимка принялся изучать заусенцы на пальцах. Откуда только они там появляются? Вот ведь, честное слово, даже если и не обкусываешь ногти, то они все равно сами собой берутся…
— Я тоже подумала, — защебетала Алька, — такая скучища сидеть дома, когда все в лагере. Ларка тоже в лагере. Не знаете Ларку? К ней еще дядя приезжал из Калининграда. У меня ведь карантин был. Вот здорово! Правда?
— Мадемуазель, — заметил дед, — вы же не хотите, надеюсь, чтобы я посинел, как тетя Тамара?
— Да, она синеет, — вздохнула Алька и сделала печальную мину.
— Тогда не отвлекайте меня от дороги. Иначе первый же столб — наш. — И дед нажал на газ.
Алька некоторое время молча смотрела в непроницаемые затылки деда и Тимки. Разные противоречивые чувства и всевозможные сомнения обуревали ее, это хорошо было заметно по глазам… Но она лишь шмыгнула носом и развернула целлофановую обертку бутерброда.
Наконец-то в машине стало тихо. Тимка смотрел на красивое Алькино лицо, на то, как она жует бутерброд, и думал о превратностях любви. А дед сказал через какое-то время:
— Мы, мужчины, иногда совершаем ошибку, доверяя нашим чувствам. Да.
«Откуда берутся такие… эти заусенцы, подлые, когда даже совсем не обкусываешь ногти?!!» — Тимка покраснел.
Но вот город кончился. Дед приосанился и добавил газу. Впереди было совершенно пустынное шоссе. Точнее, почти пустынное. Далеко-далеко, у горизонта, скользила нанизанная на липкую асфальтовую струну оранжевая бусинка-автомобиль. И все.
Дед строго глядел на ускользающую под капот дорогу — он к ней относился снисходительно, но с уважением.
— Как автомобилист со стажем, — заявил дед, — замечу, что профессионала от любителя отличает такое ценное качество, как хладнокровие. А также выдержка и самодисциплина. Дорога не любит ухарей. Поверьте, молодые люди, знавал я множество лихачей, и все они закончили печально. Да…
Алька наконец прожевала бутерброд — в сухомятку это не так-то просто — и подтвердила:
— Конечно, выдержка и самодисциплина. У нас физкультурник всегда…
Но дед не дал ей развить мысль.
— Потому как автомобилист, нарушающий правила дорожного
движения, создает потенциальную угрозу как для себя и своих пассажиров, так и для других участников дорожного движения, — значимо произнес дед и поморщился.— Правильно, — вставила Алька, — правила для того и пишутся, чтоб их соблюдать. Вот у нас в классе тоже есть правила…
Но дед вновь не дал ей развить мысль.
— Но когда я вижу, молодые люди, впереди самоуверенного зануду, который полагает, что ему позволено битый час мозолить мне глаза и пылить в лицо, я прибавляю скорость, — заключил он.
Действительно, впереди, как и час назад, двигалась оранжевая точка. Она то ныряла в ложбины, надолго исчезая, то вновь неожиданно вспыхивала на вечернем солнце.
— Если не умеешь ездить, сиди себе дома, — проворчал дед. — Между прочим, — это уже Альке, — я бы вам посоветовал заняться бутербродом. Запах сыра и колбасы помогает мне сосредоточиться.
— Да, — подтвердил Тимка. — Дед лучше врубается в дорожную ситуацию, если рядом жуют. А он сейчас идет на обгон, — Обгон… — дед презрительно хмыкнул. — Какой это обгон… Так, разминка в начале пути. Сейчас я эту оранжевую жестянку сделаю за… полчаса. Хочешь пари?
— Нет-нет-нет… — замотал головой Тимка, а сам подумал: «Все-таки хорошо, что Алька плохо знает деда. Однако такого дедища полезно знать: наперед».
Оранжевую жестянку сделали с перевыполнением графика, за 26 минут. Причем так славно, что Алька еще долго потом сидела ошарашенная и уже добровольно поглощала бутерброд за бутербродом. Тимка далее начал волноваться за ее здоровье… А иначе какая же это любовь?
А вообще-то уже вечерело. Мелькали по обочинам золотистые стволы сосен. Небо лежало на их широких ветках, и в медовой золотистой глубине терялся солнечный свет. Длинные тени легли поперек дороги. И оттого дорога стала полосатой, словно зебра.
Кругом было славно и покойно. Так же, как на душе у Тимки. Да и вообще мир прекрасен, если у нас все хорошо. Тимка задумчиво смотрел в окно. За окном было все знакомое и какое-то, привычное, словно дома. Привычно и на своих местах стояли деревья, летели вечерние узкие оранжевые облака. И в довершение ко всему на заднем сиденье очень хорошо молчала Алька. Даже без бутерброда. Тимка поглядел в зеркало над водительским местом. Алька, кажется, дремала и красиво улыбалась. Именно так красиво улыбались все девчонки, которые нравились Тимке.
Место для ночлега выбрали неподалеку от дороги, на берегу неширокой речки, где квакали лягушки. Едва открыли дверцы машины, как налетели комары и всех покусали. Из-за комаров пришлось срочно разводить костер. Алька скакала на одной ноге вокруг костра и, отмахиваясь от, мошкары, громко пела:
— Ура! Двенадцать стервецов на бочку с джемом! Ха-ха!
А Тимка, наоборот, сделался скучным. Он взобрался на еще теплый капот машины и сел, а потом и вовсе улегся на спину. В небе было пусто. И уютно. Собирался тихий дождь. Лягушки s смолкли, может, перед дождем, а может, испугавшись боевой Алькиной песни. И сразу стало слышно, как шумит лес. Лес перекричать Алька не могла, сколько ни старалась.