Кузнецов. Опальный адмирал
Шрифт:
— Я размышляю о другом, — смутился Климов. — Понимаете, в Тронхейм ведь и прежде заходили другие советские торговые суда, но им мой отец почему-то не открылся.
— Понимаю, — улыбнулся Астахов, загасив окурок. Правая бровь у него изогнулась месяцем. — Все просто. Когда мы с ним разговорились, он сказал, что был у него на Северном флоте земляк, тоже из Саратова. Я спросил, кто этот земляк. Он ответил: «Женя Коровин». Представляете мое удивление, когда я услышал это имя? Ведь Коровин был в свое время моим командиром!
У Климова загорелись глаза.
— И вы сказали об этом моему отцу?
— Да. Я думал, что ему будет приятна эта новость. Однако лицо у него посерело,
— Странно! — только и молвил Климов. — Ну а как он узнал, что я служу на Северном флоте?
— На другой день после этого разговора ваш отец пришел к судну и попросил вахтенного позвать меня. Мы отошли в сторонку, и он показал мне вырезку из газеты «Правда». Говорит, тут есть статья о его сыне Федоре — «Мастер торпедных атак». Я прочел. В ней сообщалось, что подводной лодкой на Северном флоте командует сын героя капитан 3-го ранга Федор Максимович Климов. Ваш отец спрятал вырезку и со слезами на глазах произнес: «Сын мой, моя кровинушка — командир подводной лодки!»
Долгое гнетущее молчание наступило. Потом Астахов сказал:
— Ваш отец приглашал меня к себе в гости, но мы в Тронхейме стояли трое суток, и я не смог выкроить время. Вероятно, мы скоро снова там будем, и я смогу передать ваше письмо, если вы напишете ему. Я же обещал вашему отцу найти вас. Только, пожалуйста, своим знакомым об этом не говорите. Это, как понимаете, не в ваших да и не в моих интересах. Да, чуть не забыл! — спохватился штурман. Он полез в карман и достал фотокарточку. — Вот, смотрите…
У Климова защемило на сердце.
— Отец… — прошептал он.
Фотография в его руках дрожала, пальцы окоченели, будто в мороз. Климов-старший стоял на палубе корабля и кому-то улыбался. Над ним высоко в небе застыли чайки.
— Вы прочтите, что он написал на обратной стороне, — заметил Астахов.
Климов, перевернув фото, прочел: «Это я, Максим Климов, перед походом. Июль, 1939 г.»
Астахов посмотрел на часы.
— Мне пора, извините. Итак, до завтра! — Он протянул Климову руку. — Не забудьте о письме. Ваш отец ждет его…
— Я очень вам признателен, Федор… — Климов запнулся, — Федор Сергеевич. — Не знаю, чем вас отблагодарить.
Астахов ответил твердо, но, как показалось Климову, бесстрастно:
— Пустое! Как бывший моряк рад помочь вам.
Расстались они тепло, как давние друзья.
Домой Климов пришел поздно. Дарья уже спала. В окно ярко светила луна, и лицо жены было серо-белым, как ноздреватый снег весной, совсем бескровным. Федор поправил на ней одеяло, заглянул в другую комнату. Петр тоже спал. На тумбочке лежала его школьная тетрадь по математике. «Выпью чайку и сяду за письмо отцу, — подумал Федор. — Его надо завтра вечером отдать штурману, а на лодке писать у меня не будет времени». Фотокарточку отца он положил в ящик письменного стола, где хранились все его бумаги, прошел на кухню. На столике для него был накрыт ужин — молоко и его любимые блинчики с вишневым вареньем. Тут же лежала и записка: «Федя, легла поздно, не буди».
Он наспех поужинал, уселся за стол. «Здравствуй, дорогой отец», — вывел первую строку и задумался. Потом решительно скомкал листок, взял другой и написал: «Здравствуй, отец!..»
А на душе было горько.
Глава вторая
После подъема флага капитан-лейтенант Климов обходил лодочные отсеки с носа до кормы. Но на сей раз он поручил сделать это старпому Борисову и
словно бы невзначай бросил:— У меня срочное дело!
Борисов ответил «есть», а про себя отметил: «У командира что-то произошло». Климов, однако, свои переживания скрывал. Чутье подсказывало ему, что афишировать случившееся, как бы необычно оно ни было, не стоит. Скоро «Орион» снова уйдет к берегам Норвегии, и Астахов вручит отцу письмо, тот даст ответ, и тогда можно решать, как быть дальше. О том, что нашелся отец, Федор не сказал даже своей жене. На ее вопрос, встречался ли он с человеком, звонившим домой, Климов неохотно ответил:
— Да. Это и есть тот штурман, с которым ты разговаривала.
— Как его зовут?
— Федор Астахов, мой тезка…
И тут Климов, сам не зная почему, признался, что штурман передал ему фотокарточку отца.
— Да? — Похоже, Дарья восприняла новость спокойно. — Покажи.
— Не сейчас, — возразил Федор. — Покажу ее вначале Коровину, чтобы узнать, где тогда фотографировался отец. Да и тороплюсь я. Если позвонит штурман, скажи, что к вечеру я буду дома.
— Хорошо, Федя, так и передам, — пообещала жена.
Весь день Климов пробыл в штабе бригады, где Коровин проводил занятия с командирами лодок. Перед тем как сойти на берег, Федор уединился в каюте и еще раз прочел письмо к отцу.
«Здравствуй, отец! Я был поражен, узнав о том, что ты жив. Я так был обрадован, что даже не сдержал слез. Но с другой стороны, хоть я и рад, меня угнетают всякие сомнения. Война с белофиннами давно закончилась, а ты не давал о себе знать. Почему? Что случилось? Федор Астахов, штурман с «Ориона», сказал мне, что ты попал в плен, потом оказался в Норвегии, в Тронхейме. Так ли это?
Я с нетерпением буду ждать твоего письма. Пиши обо всем подробно. Ну а про меня ты все знаешь. Федор Астахов говорил, что обо мне ты прочел в газете.
Я очень хочу тебя видеть, отец! Надеюсь, что такое время придет и я смогу обнять тебя и расцеловать. Пиши же, подробно обо всем пиши. Будь здоров, отец. Твой сын Федор. 15 мая 1940 г. Полярный».
Климов свернул листок и посмотрел на часы. Начало седьмого вечера. Пора собираться. В каюту постучался старпом Борисов.
— Входи, Яков Сергеевич! — Климов стоял перед зеркалом, поправляя галстук. — С чем пришел? Небось опять волнует предстоящее учение?
— И это есть. — Старпом присел на стул.
— А чего тебе волноваться? — Климов смерил Борисова насмешливым взглядом. — Это мне надо волноваться, весь корабль на моих плечах. Я в ответе за экипаж и за тебя, Яков Сергеевич. Уловил? — Он улыбнулся. — Не ты за меня отвечаешь, а я за тебя!
— Однако вы гордец, Федор Максимович. — Старпом достал из кармана записную книжку, куда заносил умные мысли, как он сам выразился, полистал ее и, найдя нужное место, прочел: «Чрезмерная гордость — вывеска ничтожной души!» Слышали? Это не мои слова — Тургенева.
— Есть у меня эта самая гордость. — Климов хохотнул. — Но насчет моей души ты не прав. Она, как граница, открыта для добрых людей и напрочь закрыта для недругов… Ладно, зачем пришел?
— Я был в торпедной мастерской, там проверили наши торпеды. Так вот одна из них не продулась. Пришлось заменить.
— Уже сделал? Молодчина! Я ценю в тебе самостоятельность. Извини, я побежал. Смотри тут в оба!..
Он закрыл каюту на ключ и сошел на причал. Подходя к КП, увидел Коровина, стоявшего с подводниками и о чем-то говорившего им. Пройти мимо комбрига не поздоровавшись Федор не мог, а если поздороваться, тот наверняка о чем-либо спросит. А у него времени — в обрез. Решил сделать вид, что не заметил комбрига. Но тот окликнул его.