Кузнецов. Опальный адмирал

— А почему я такой сильный? — спросил Николай Герасимович. — Потому что когда был в твоем возрасте, с аппетитом уплетал манную кашу.

Жена сидела на диване и любовалась ими. Потом сказала мужу:

— Садись и ты ужинать…

Он ел жаркое из курицы, а сам посматривал на жену, и в его глазах блестела хитринка. Вера, казалось, этого не замечала. Потом вдруг промолвила:

— Ты чего все косишься на меня?

— А ты ничего не заметила, когда я вошел?

— Что я должна была заметить? — не поняла его жена.

— А то, что я уже не просто адмирал, а адмирал флота! А это соответствует армейскому званию «генерал армии»!

— Вот еще придумал, — смутилась жена.

Она метнулась в прихожую, где висела шинель. Взглянула на погоны, и блеск четырех звезд ударил в глаза. «Боже, как же я этого не увидела!» — огорчилась она. Подошла к мужу и поцеловала его.

— Поздравляю, Коленька! Я уверена, что когда-нибудь у тебя на погонах появится одна большая звезда!

Он обнял ее.

— Желание у тебя, Верунчик, хорошее, но хватит ли у меня силенок — вот в чем дело…

Наутро Николай Герасимович был в Ставке по проблемам Крымской операции и участии в ней моряков-черноморцев, и Сталин поздравил его с высоким званием адмирала флота. Но сделал это не перед началом совещания, а после. Потом, когда все покинули кабинет, он вдруг проговорил:

— В последнее время на Черноморском флоте потерян не один крупный корабль. И кто в этом виноват? Командование флота! Скажите, вы хотя бы кого-то наказали своей властью? Того же адмирала Владимирского?

— Я разъяснил ему суть грубой ошибки, которую он допустил, отправив корабли на операцию.

— Значит, не наказали, — сухо изрек Верховный. — Тогда мы накажем вас! — грубо добавил он.

И 2 марта вышло постановление Государственного Комитета Обороны, в котором Сталин объявил наркому ВМФ адмиралу флота Кузнецову выговор за «непринятие мер к предупреждению неправильных действий командования Черноморского флота при подготовке и проведении операций кораблей».

— Читали постановление ГКО? — спросил Кузнецова Молотов, позвонив по «кремлевке».

— Читал, Вячеслав Михайлович, — грустно ответил Николай Герасимович. — Считаю, что выговор получил справедливо, — тихо, но твердо произнес он в трубку. — Хотя, если честно, прочел, и так мне стало не по себе.

— Понимаю вас, но считаю, что наказали правильно! — отозвался Вячеслав Михайлович. — То, что вы чаще всего горой стоите за своих адмиралов, не даете их в обиду, делает вам честь. Но к тем, по чьей вине гибнут крупные корабли, снисхождения быть не должно! Скажу вам больше. Кое-кто из армейских чинов бросает в ваш адрес реплики: мол, нарком обороны уже снял с должности не одного командующего армией, а кого-то разжаловал и отдал по суд, а вот нарком Военно-морского флота Кузнецов еще не освободил от должности ни одного командующего флотом, жалеет, мол, своих адмиралов. Я полагаю, что этот упрек не лишен оснований. Что скажете?

— У наркома обороны, Вячеслав Михайлович, большой выбор генералов, к тому же их легче готовить в военном отношении. У меня же адмиралов не так много, и не каждый из них может возглавить тот же Черноморский флот. Скажу вам по совести, я очень переживаю за адмиралов Трибуца и Головко: вдруг они допустят ошибки и Верховный снимет их с флотов? Кого я смогу поставить на их место? Таких адмиралов, как они, у меня больше нет.

— Согласен, но не вздумайте говорить об этом Иосифу Виссарионовичу, он вас не поймет! — предупредил Молотов. — Выговор — это щадящая форма наказания, так что не переживайте.

— Да, но зачем это сделали постановлением ГКО? Выговор мог объявить и Верховный Главнокомандующий!

— Нельзя, Николай Герасимович. Вы нарком ВМФ, член Ставки, наконец, член ГКО…

— Понял…

«Вот оно как было, а я полагал, что сделал это вождь в пику мне, чтобы не возражал ему», — подумал Кузнецов после разговора с Молотовым. Он закурил, хотел было вызвать к себе адмирала Галлера, но неожиданно ему позвонил Сталин.

— Товарищ Кузнецов, я рассмотрел вашу записку о практике руководства флотами, — сказал он. — Вопрос поставлен разумно. Прошу подготовить на этот счет проект директивы Ставки.

— Когда прикажете доложить ее вам?

— Как будет готова, так и приходите…

В конце марта такая директива Ставки ВГК вышла, и когда Николай Герасимович прочел ее, то был несказанно рад: все его предложения Верховный принял! В директиве были сформулированы основные принципы управления силами флота и их взаимодействия с другими видами вооруженных сил. Важным было и то, что отныне все флоты и флотилии по всем вопросам подчинялись наркому ВМФ. Лишь на отдельных этапах войны они могли быть переданы в оперативное подчинение командующим соответствующих фронтов, округов, армий, которые ставили бы им задачи, касавшиеся проведения операций и утвержденные Ставкой. А те задачи, которые не были связаны непосредственно с фронтами, а решались только военно-морскими силами, ставились флотам и флотилиям лично наркомом ВМФ. Отныне он начал именоваться Главнокомандующим Военно-Морскими Силами СССР. И еще один важный момент. Черноморский и Северный флоты и Беломорская военная флотилия были подчинены непосредственно наркому ВМФ. С 1944 года нарком ВМФ и Главморштаб самостоятельно разрабатывали крупные операции, согласовывая их с Генштабом или с командующими фронтами на местах и полностью отвечали за их проведение.

— Наконец-то мы добились того, чего давно желали ради пользы дела! — воскликнул Николай Герасимович, передавая директиву ВРИО начальнику Главморштаба адмиралу Степанову.

— Но и спрос со всех нас теперь будет весьма и весьма строг, — бросил реплику адмирал Галлер.

Март выдался в Москве холодным, белыми заплатами лежал на земле снег, по утрам было морозно, часто сыпал снег, а на другой день город заливал холодный дождь.

Адмирал флота Кузнецов обсуждал обстановку на Черноморском флоте со своими заместителями и начальниками главных управлений. В это время Москва салютовала войскам Первого Украинского фронта под командованием маршала Жукова (он сменил на этом посту генерала Ватутина, который был тяжело ранен и вскоре скончался). Войска фронта, прорвав сильную оборону противника, разбили четыре танковые и восемь пехотных дивизий врага и овладели бродом Изяславль. В кабинет доносились раскаты орудийных залпов, ярко озаривших вечернее небо. Их отблески вспыхивали в окнах и тут же гасли.

— Скоро Москва будет салютовать и в честь освобождения Севастополя. — Адмирал Ставицкий взглянул на Кузнецова.

Зазвонил телефон.

— Товарищ Кузнецов, вы не очень заняты? — Голос у Сталина был с хрипотцой, но в нем не чувствовалось суровости. Обычно Верховный вызывал его официально, а тут вдруг…

— Я готов прибыть к вам, — ответил Николай Герасимович.

— Об этом и речь. Жду вас.

Едва нарком вошел в кабинет Верховного, как тот спросил:

— Как дела сейчас на Амурской флотилии?

Кузнецов сказал, что там все хорошо, претензий к Октябрьскому у него нет.

— У меня есть претензии. — Верховный подошел к столу, оперся на него рукой. — Но не к командующему флотилией, а к командующему Черноморским флотом адмиралу Владимирскому. Он и генерал Петров много спорят, а дело от этого страдает. — И, не дав ответить Кузнецову, продолжал: — Ставка приняла решение вернуть Октябрьского на Черноморский флот. Ему уже сообщено, и он выехал в Москву. Приедет — заходите ко мне вместе с ним…