Кузница Тьмы

В дворике Тулас седлал коня. Шестеро хранителей занимались тем же, а еще десяток проверяли снаряжение для выходящего отряда. Фонари бросали желтый свет, их окружили ночные насекомые. Шаренас обнаружила неподалеку стоящего грума и подозвала жестом.
– Готовь мне лошадь, - велела она.
– Еду с ними.

Мальчишка поспешил прочь.

Она заметила взгляд Туласа. Подошла к нему.
– Вы знаете мое мастерство с копьем.

Он еще мгновение молча смотрел на нее, потом отвернулся к коню.
– Вы весьма кстати, Шаренас Анкаду. Приветствую.

– В мире слишком мало любви, чтобы оставлять ее в опасности.

Она заметила, что слова заставили его замяться - лишь кратко, он ведь привык к самоконтролю.
– Вы говорили со Спинноком Дюравом?
– спросила она.

– Да, прежде чем он заснул от переутомления.

– Тогда путь нам понятен.

– Да.

Грум привел лошадь. Она мысленно приготовилась к долгой, утомительной поездке. Однако она была полна решимости стать свидетельницей погони. Лучше лошади, чем шлюхи. "Не засни Дюрав, осталась бы в форте. Весьма красивый юный воин.

Интересно, Фарор и Финарра делили его в дикой пустоши?"

Улыбнувшись мысли, она села на лошадь и приняла поводья.

Остальные были готовы. Ворота открылись второй раз за ночь и отряд выехал.

Укрывшийся в личной комнате командира, на редкость скромной, Илгаст Ренд сел в шаткое кресло и поморщился, слыша скрип. Сидевший напротив, в таком же кресле, Калат Хастейн спросил: - Есть мысли о рассказанном ею, лорд?

Илгаст резко протер глаза, заморгал, созерцая плывущие разноцветные пятна, и задумчиво провел рукой по бороде.
– Я не позволил себе размышлять, командир.

– А, ясно. Все силы у вас отнимало исцеление, лорд. Признаюсь, я порядком поражен вашему редкостному мастерству с землей и теплом, плесенью и корешками. На поле брани я видел чудеса, творимые острым ножом, нитью из кишок и терновой иглой, но загадочное волшебство при помощи предметов столь обыденных поражает сильнее.

– Такова сила природы, - отозвался Илгаст, - и слишком часто мы забываем, что природа в нас, а не только снаружи, в высокой траве или на берегу моря. Исцелять - значит тянуться через разрыв, всего лишь.

– Говорят, такая сила прирастает.

Илгаст нахмурился - не потому, что готов был отвернуть такое предположение, но потому, что оно чем-то его встревожило.
– Я всегда верил, командир, что мы, избавившиеся от тумана перед очами и узревшие истинное течение жизни, наделены привилегией особого темперамента или дара видения. Всего лишь. Мы видим силу постоянную, но не сознающую себя. Неразумную, можно сказать. Не живую и не мертвую, скорее походящую на ветер.
– Он помолчал, вгрызшись в мысль, но затем со вздохом покачал головой.
– Но сейчас я научился ощущать... что-то... Некий намек на осознанность. Намерение. Словно мы берем у силы ее часть, а она шевелит плечами и вглядывается в берущего.

– Как... странно, лорд.

– Словно вы глядите в реку, - продолжал Илгаст, хмурясь все больше, - и обнаруживаете, что река глядит на вас. Или камень возвращает вам внимание. Будто взгляд видит глаз в земле или в песке.
– Он яростно потер лицо.
– Скажу вам, тогда смотрящий замирает, словно в мгновение ока мир стал не существующим, его прелести оказались ложью и, будучи в одиночестве, мы играли перед молчаливым зрителем; словно разум наш, облекающий мыслью всякое действие, мыслит совершенно иным образом.

Он заметил, что Калат Хастейн отвел глаза и смотрит в огонь.

– Простите, командир, - резко рассмеялся Илгаст.
– Целительство меня утомляет. Есть слово у трясов, описывающее это чувство... словно мириады природных объектов внезапно обращают острейшее внимание на вас, и душу пробирает дрожь страха.

Калат кивнул, не отводя взора от пламени.
– Денал.

– Да-да.

– Однако монахи говорят о своего рода экстазе. Моменте духовного откровения.

– Но если откровение принижает вас? Какой экстаз тут возможен?

– Думаю, экстаз беспомощности.

– Командир, я не люблю беспомощность.

– И потому ведете войну при помощи Денала.

"Возможно. Да, возможно увидеть и так". – Ее раны хорошо исцеляются. Отрава изгнана. Она не потеряет ног, последние всполохи лихорадки излетают из губ. Капитан вернется к вам здравая телом и духом. Через несколько дней.

– Благодарю вас, лорд.

Илгаст чуть вгляделся в командира и спросил: - Этот Витр... перед вами вызов. Что можно вывести из слов капитана? Неужели чужаки пересекли враждебное море?

Калат улыбнулся: - Что же, значит, вы слушали.
– Потряс головой.
– Признаюсь, я не склонен ей доверять. Жидкость пожирает камень. Дерево крошится через пару мгновений контакта. Плоть горит, даже воздух над морем обжигает дыхание. Какой сосуд выдержит столь враждебные воды?

– Она не говорила о сосудах, о кораблях. Сказала, чужаки выходят из моря. Сказала, хотя поверить трудновато, о лежавшем на берегу демоне, о твари, которая лишь казалась мертвой.

– Эта ночь, - подтвердил Калат, - принесла лишь вопросы.

– Есть ли теории происхождения этого Витра?

– Вы знаете мое твердое мнение, что море представляет большую угрозу Куральд Галайну. Оно уничтожает сушу. С каждым ударом волн частица нашего мира пропадает навеки. Бури налетают, словно разверстые пасти, их клыки рвут камни и глину. Утесы слабеют и рушатся, скользя к забвению. Мы наносим на карты...

– Командир, я лучше выслушал бы ваши теории.

Калат скривился.
– Простите, лорд, но тут я в тупике. Где легенды о Витре? Не среди нас они ходят. Возможно, у Азатенаев есть старые истории, но я ничего не знаю. Джагуты также могли делать замечания о Витре в своих хрониках: нет, в их трудах могут быть ясно изложены все...

– Но труды эти были уничтожены руками самих Джагутов...

– То есть руками Владыки Ненависти? Именно его доводы сокрушили фундаменты Джагутов, и они не могли доверять тому, на чем стояли. Потеря их великой учености ударила и по нам тоже.

Илгаст Ренд хмыкнул: - Никогда не разделял вашего уважения к Джагутам, командир. Мне они напоминают отрицателей, так же отвернулись от будущего - словно желая умыть руки. Но мы должны встречать лицом дни и ночи, ибо лишь они нас и ждут. Даже Джагуту не войти в прошлые дни. Даже бредя без цели, мы идем вперед.