Кузя, Мишка, Верочка

— Она телефон свой оставила. А я уже сам ей перезвонил.

«Зачем!» — хотела крикнуть Аня, но прикусила язык, вспомнив о том, что, с точки зрения науки психологии, чем больше приемный ребенок знает о своем происхождении, тем легче ему принять свою судьбу, тем проще и спокойнее он относится к своей необычной семейной ситуации. Правда, одно дело — знать, и совсем другое дело — общаться с этими самыми кровными родственниками. «Где ж она раньше была, эта тетя родная, когда ребенок в казенных стенах сидел и чуть в дурдом не загремел», — зло думала Аня. Радости от предстоящей встречи с «родственницей» она не испытывала.

Подъехала электричка, на платформу вышла молодая женщина, невысокого роста, с нежным симпатичным лицом. Она огляделась и неуверенно подошла к Ане и Андрею. Протянула руку, представилась: «Наталья». Пока шли к дому, Наталья говорила о том, как доехала и как тут, за городом, хорошо и свежий воздух. Андрей поддакивал, хвалил район, рассказывал о том, как свежо бывает после дождя. Аня помалкивала, приглядываясь к гостье. Женщина как женщина, по виду — приличная, по речи — образованная. «Надо же, — думала Аня, — совсем не похожа на „кровную родственницу детдомовского ребенка“».

Работая в детском доме, Аня не раз участвовала в обсуждениях семейной ситуации того или иного ребенка. Кровные родственники, которые фигурировали в этих обсуждениях, обычно были пьющими, неблагополучными людьми. У кого-то эти люди вызывали жалость, у кого-то, в самых запущенных случаях, — брезгливость. Кто-то считал своим долгом помогать этим несчастным и верил в то, что они смогут вернуться к обычной, чистой и трезвой жизни. Но их неблагополучие, их запущенность и беспомощность служили им и своего рода оправданием. Можно ли требовать от человека, чтобы он заботился о ребенке, если он не может позаботиться о себе самом?

Сейчас, глядя на Наталью, Аня понимала, что бывает по-другому. Оказывается, «кровная родственница» может оказаться обеспеченной, ухоженной женщиной, а вовсе не опустившейся бродяжкой. Хорошо это или плохо? Аня пыталась убедить себя в том, что это хорошо для ребенка — иметь благополучную, приличную родственницу. Но какая-то смутная мысль не давала ей покоя.

Почему эта благополучная тетя появилась только теперь, когда ребенок уже устроен и все самое трудное — позади? Не потому ли, что теперь свой родственный долг можно выполнять легко и радостно — дарить подарки, звонить по телефону. Приятно иметь симпатичную племянницу — ухоженную домашнюю девочку-школьницу. И никто не упрекнет, никто не спросит: «Что ж ты, тетка родная, кровиночку в детдоме держишь?»

По дороге Андрей сказал, что они решили пока не говорить Верочке о том, что у нее родная тетя объявилась. «Зачем волновать ребенка, — говорил Андрей, — можно же общаться просто так. Верочке скажем, что Наталья — это наша родственница». Наталья не возражала. Судя по ее словам, ей просто хотелось повидать девочку и она вовсе не претендовала на какую-то особую роль в ее жизни.

Потом, среди общего гомона и праздничной суеты, Ане удалось поговорить с Натальей совсем немножко. Вроде все было вполне объяснимо. Наталья с сестрой не общалась и ничего о ней не знала. Не знала, что сестра родила девочку. Понятия не имела, что спустя год эту девочку забрали в дом ребенка. Только когда сестра умерла, Наталья обо всем узнала и стала разыскивать племянницу.

Аня верила и не верила. Верила в то, что Наталья не знала ничего о Верочке первые годы ее жизни. А как же другие ее племянники, Верочкины братья? И о них, получается, тетя Наташа тоже ничего не знала? Аня слушала, что говорит Наталья, пытаясь уловить что-то важное, что могло бы успокоить или, наоборот, встревожить. Но нет, разговор был самый простой, о вещах вполне обыденных и повседневных. Наталья рассказывала о муже, о своей работе. Сетовала на то, что от метро ходить страшно и пора уж ей домой собираться, пока не стемнело.

Толком поговорить с Андреем так и не удалось. Он провожал гостей, потом успокаивал заигравшихся и в голос ревущих детей, разыскивал в куче нераспакованных подарков «такую синюю» коробку, вдруг срочно понадобившуюся имениннице… Аню волновало только одно — какие могут быть намерения у этой вновь обретенной тети. А вдруг она захочет забрать Верочку себе? И имеет ли она на это право? Детей у нее, насколько Аня поняла, не было.

Они с Кириллом «пересидели» всех гостей, их собственная дочка уже прикорнула в уголке дивана, а Аня все дожидалась минутки, чтобы спросить Андрея о чем-то… О чем? Не боится ли он, что тетя захочет Верочку забрать? Вряд ли он боится… Вон как радушно он принимал новую «родственницу», как искренне радовался, что у ребенка «кто-то есть». Расцеловавшись с Верочкой и в сто первый раз пообещав, что «скоро-скоро» снова приедут в гости, Аня с Кириллом и маленькой дочкой отправились домой. По дороге Аня спросила Кирилла: «Как тебе понравилась Наталья?» «А кто это — Наталья?» — переспросил сонный Кирилл, и Аня решила не морочить себе голову и не делать из мухи слона. «Подумаешь, тетя, — утешала она себя, — мало ли на свете теть…»

Первого сентября Верочка пошла в школу. «Второй раз во второй класс». Поначалу, услышав обидное слово «второгодница», Верочка горько плакала. Потом она привыкла к мысли, что пойдет в тот же класс еще раз, и радостно рассуждала о том, что «теперь-то ей будет легко учиться, потому что она все это уже знает». Слово «второгодница» в семье больше не говорили. Люба с Андреем понимали, что для Верочки так будет лучше — «потерять» год, но перестать чувствовать себя двоечницей. «Ей не так трудно будет, — говорил Андрей, — и учительница теперь будет хорошая».

На уроках Верочка перестала сползать под парту, сидела смирно, старательно выполняла все задания. Учительница ее хвалила, и Верочка получила свои первые четверки по математике. Верочка хорошо закончила первую четверть. Андрей звонил и рассказывал: «Понимаете, теперь всем понятно стало, что дело было в учителе. Директор сама сказала, что я был прав».

Бывшая Верочкина учительница как-то столкнулась с ней в школьном коридоре. «Что ж ты, Верочка, — сказала она, взяв девочку за плечо, — оказывается, ты и учиться можешь хорошо, и сидеть за партой ровно! Что ж ты, назло мне плохо себя вела?» Ничто не могло убедить «заслуженного учителя» в том, что поведение Верочки зависело во многом от нее, от ее способности найти подход к непростому ребенку. Потом она перестала говорить о том, что девочка делала ей «назло». Если в учительской заходил разговор о Верочке, она просто отмахивалась — «ребенок вырос, и проблемы ушли сами собой».

Аня продолжала волноваться по поводу «родной тети», так внезапно появившейся в жизни Верочки. Первое время Аня просто места себе не находила, все думала, вдруг тетя Наташа начнет предпринимать какие-то действия, как-то «переманивать» девочку, привязывать ее к себе. Или просто заявит на нее права и, как ближайшая кровная родственница, будет иметь «преимущества». Аня по опыту работы в детском доме знала, что вопрос этот скользкий, и, пожелай тетя «отсудить» девочку, у нее могли бы быть шансы.

У страха глаза велики. Аня накручивала себя, представляя, что возникшая из ниоткуда тетя захочет обзавестись «подрощенным», теперь вполне благополучным ребенком. «Она ведь бездетная женщина, — делилась Аня своими страхами с подругой, — время идет, к сорока годам у женщин это обостряется — понимание, что жизнь проходит и своих детей уже не будет». «Да уж, — соглашалась подруга, возраст которой подбирался к „роковой“ цифре, а муж так и не хотел никаких детей — ни своих, ни приемных, и вздыхала о чем-то своем, — такую девочку любой возьмет…» «Возьмет! — кипятилась Аня. — Где она раньше-то была?» Разговоры растравляли душу, но толку не приносили. Аня понимала, что, даже если тетя действительно имеет какие-то виды на девочку, многое будет зависеть от Андрея и Любы. В конце концов, ребенок живет в их семье и от них зависит, как и сколько Верочка будет общаться со вновь объявившейся родней.