Квадрат для покойников

Правда, мне на пути попалась глухая старуха, но она не ответила, так как не услышала моего вопроса.

Проблуждав около часа, подальше обходя группы пьяниц, торопясь мимо компаний подозрительных подростков, я, наконец, выбрался в переулок, где повстречал с виду нестрашного человека, объяснившего дальнейший мой путь.

Подглядывание в окно запутывало все дело еще больше. Кого искал Казимир Платоныч? Родственника? Человека с моноклем?..

Теперь мне было совсем ничего не понятно. Проще было, конечно, не ходить домой. Черт с ним со всем. Пожить недельку на вокзале, а там видно будет. Это было, возможно, самое правильное решение. Но у меня появился нездоровый азарт. Мне захотелось самому докопаться до корней истории с мертвяками.

Когда я подошел к дому, зажглись фонари. Стало прохладно – августовские ночи холодные.

Во дворе ко мне подошел Джорж.

– Куда же вы делись? Я волновался.

– Да я, наверное, не в ту щель вылез, – сказал я, пожав плечами.

– Уезжать вам нужно, – угрюмо сказал негритенок. – Вы что не заметили, что ваша комната на гроб похожа?

– Кажется, есть что-то, – признался я, содрогнувшись. – Но при чем здесь…

– У нас в доме всех поселившихся в ней так и называют "гробосъемщики", а тетя Катя, – он кивнул в сторону трудящейся дворничихи, – говорит, что комната эта заговоренная.

– Что же в ней ужасного такого? – спросил я, через силу улыбнувшись. Весело мне не было.

– А вы что, не знали, что в ней все умирают? – вдруг сказал он, выпучив на меня глаза.

– Как это умирают? – я вытер мгновенно проступивший на лбу пот.

– Очень просто. Все.

– Ты говори толком. Когда, отчего умирали?

– Да я и говорю: все умирают… И вы умрете. У кого хотите во дворе спросите. Всякий скажет. Как кто в гроб поселится, недельку поживет – и нет его, тащат его в дом с голубой каемочкой… А вы слышали, Ленинца-Ваньку-то в коммунистическую партию приняли. Раньше никак не хотели, говорили, что дураков им не надо. А теперь вот приняли и партбилет выдали. Он загордился – жуть. Вона, как марширует… Дун-дук!

– Да погоди ты про билет, – перебил я Джоржа. – Почему умирают-то? Что, их убивает кто-нибудь? Мне было нехорошо.

– Может и убивает. Я-то почем знаю? Но как кто поселится, так через неделю в дом с голубой каемочкой переезжает. Тетя Катя говорит, что заговор на ней…

– А что это за дом с каемочкой какой-то?

– Вы что, не знаете? – вскинул брови негритенок. – Это морг, он на нашей улице находится, на другой стороне через дорогу. Морг – это дом с голубой каемочкой. Мертвяков всех в этот дом свозят… Вы же сегодня смотрели в окошко… Ну я пошел, а то мамка заругает.

– Погоди. А что же мне теперь делать? – развел я руками.

– Не знаю. Я вас предупредил. Вы сколько дней гроб-то снимаете?

– Да третий… вроде. А что?

– Ну раз три дня, то ничего. Мрут через неделю.

– Подожди, а может их этот… Казимир Эсстерлис… того, убивает?

– Насчет того, что убивает, не знаю. А вот оживляет, точно.

– Как оживляет?!! – воскликнул я, наклоняясь к негритенку.

– Джорж!! А ну, иди сюда сию секунду!

Из окна махала Мария Петровна.

– Иду, мама!!

Джорж повернулся:

– Ну я пойду, а то влетит.

– Так как он покойников-то оживляет? – схватил я его за руку.

– Пойду я.

– Так как оживляет-то?

– Влетит мне. Пойду я.

Джорж вырвал руку и побежал к своей парадной. "Оживляет покойников, оживляет покойников… – крутилось у меня в мозгу, когда я поднимался по лестнице. – Да ну, ерунда какая-то, мистика. Как можно покойников оживлять? Чушь!.. Но все равно, теперь нужно быть осмотрительнее. Мало ли что".

Я открыл дверь и, не зажигая света, прошел к своей комнате, по пути никого не встретив. Постоял недолго, прислушиваясь к тишине квартиры: в кухне из крана капала вода, где-то прокуковала механическая кукушка… как можно тише я открыл ключом замок, вошел в комнату и, затворив дверь, зажег свет.

"Теперь нужно быть начеку, – размышлял я, обводя комнату взглядом. – Оживляет он покойников или людей в покойников обращает, это уже не имеет значения. Главное – докопаться до истины". Мне показалось, что в прихожей хлопнула дверь, я опустился на колени и прильнул к скважине ухом. Но нет, там было тихо.

Я встал, выключил свет и на цыпочках подошел к окну. Проведя несколько минут в созерцании безлюдной улицы, я включил настольную лампу и сел на диван. Некоторое время я просидел без движения, прислушиваясь, и вдруг ощутил легкое беспокойство. Так у меня бывало всегда перед тем, как я брался писать. Мне вдруг непреодолимо захотелось продолжить свой роман. Написать хотя бы немного, хоть главку, хоть полглавки…

Я прикрыл настольную лампу папкой для бумаг, так, чтобы свет не падал на дверь, и сел писать роман.

Глава 11

Владимир Иванович жил замкнуто. Единственный его друг Собиратель после заутреннего посещения со старинной золотой монетой не показывался, а сам Владимир Иванович в гости к нему не ходил. Опасаясь грабителей, Собиратель даже его не пускал на порог, а только подозрительно следил за ним в глазок и беседу вел через дверь. Поэтому дружили они только в квартире Владимира Ивановича.

Владимир Иванович вел жизнь однообразную и по государственной работе тосковал – особенно сегодня, в пасмурное утро – к тому же спал он неважно.

Владимир Иванович бродил по комнате и дела себе не находил. В дверь постучали. Вошел Валентин.

– Вот, я вам журнальчик принес, как просили, – сказал он и, положив журнал на стол, вышел вон из комнаты.

Полистав журнал, Владимир Иванович нашел, что искал – "Песнь о неразделенной любви", поэма.

Валентин писал стихи только на тему неразделенной любви, иногда их печатали в журналах, и Валентин этим гордился. Романтически настроенные девочки-пэтэушницы присылали ему письма-исповеди, советовались, как жить, "если ты любишь, а тебя нет".

"Дорогая Леночка, – писал в ответах пэтэушницам Валентин. – Представь, что я не известный поэт, а твоя закадычная подружка по имени Валя и хочу посплетничать с тобой… Уж поверь мне, я знаю, что такое неразделенная любовь. Ах, мужчины, мужчины! Если бы они могли понять разбитое любовью сердце…" и так далее.

И было у Вали по всей стране множество подружек. В письмах они жаловались ему на свою бабью долю, а он им – на свою.

Владимиру Ивановичу в школе хоть и привили полное отвращение к поэзии, но Валентина он через силу читал – сосед все ж таки.