Квартира № 41

Из сияния во тьму. Хохол, повариха, Иван Леонидович. Мы…

«Кто напал на вас?»

Вспышка, захлебывающий автомат, грохот гильз, ударяющихся об бетон. Черно-белые кадры летят, сменяя друг друга. Черная, лишенная красного кровь. Всполохи бесцветного пламени и туман. Скользкий, одновременно вязкий. Уцепиться, вспомнить. Крики — без звука. Боль — без стона. Ярость — без…

— Не помню, не могу… — Корнет безвольно опускает голову.

Её рука — на его лбу. Покрытого испариной, холодного, разрезанного морщинами.

— Не могу.

Сияние мерцает, иногда угасая и разгораясь вновь. Соленая вода. Она плачет.

«ГЕО. Тебя ждет ГЕО. Там — приговор и судьба».

Она встает и полы её халата взлетают двумя белоснежными крылами.

«И истина».

Сияние тускнеет и заливается беспощадной темнотой.

«ГЕО».

Она ушла. Растаяла. Как ветерок.

* * *

Кузьмич задумчиво почесал окладистую бороду. Нахмурил огромный морщинистый лоб и надолго задумался.

— Сереж, у меня только одна догадка.

Корнету оставалось только вопросительно смотреть на своего гостя.

За спиной сталкера Кузьмича — по паспорту Кузьмина Евгения Васильевича — суетилась медсестра. Заметно нервничала. Не находила себе места. Ох, как ей не понравилась просьба Корнета… ему бы лежать в спокойствии, отдыхать, сил набираться, так нет же, подавай срочно Кузьмина — странного, неуемного мужичка, сующего свой огромный мясистый нос во все «метровые» закоулки. Все люди как люди, а этот старый черт всё по станциям шатается, тоннели изучает, перегоны всякие, еще говорят и на поверхность вылазит… дурень, прости Господи, седина давно в волосах, а в башке детство играет! И Сережку растревожит — увалень… Но как заступнику нашему откажешь в просьбе малой… бредит наверное… ох, дура я, дура, зачем послушалась…

— Одна догадка, — повторил сталкер. — Серега, ты, кстати местный? Ветки хорошо знаешь? Вернее знал… как было ДО?

Корнет мотнул головой:

— С области я, город вообще неважно знаю, тем более метрополитен.

Кузьмич оживился — изучение географии метро было одним из двух любимых его дел. Вторым любимым делом — был рассказ неискушенному слушателю о географии метро.

— Вот смотри — зашуршала крошечная карта, сохранившаяся с «довоенных» времен — это станции построенные ДО. И три ветки: первая, самая старая, она же наша — станции Проспект Космонавтов, Уралмаш, Машиностроителей, Уральская, Динамо, Площадь 1905 года, Геологическая, Бажовская, Чкаловская, Ботаническая. На Уктусские горы не смотри, её открыть не успели. Вторая ветка — начинается где-то на западе, какие уж там станции сохранились — мне неизвестно — «спасибо» Площади — все входы-выходы перекрыла и никого через себя не пропускает. Говорили, минимум три станции там живы-здоровы. Но сам не видел, врать не буду.

Заканчивается вторая ветка на этой самой треклятой Площади. Раньше на восток шли еще станции, однако достоверно известно, что ближайшая станция — Театральная — уничтожена, что называется под корень. Что дальше, одному Богу известно. Ну и понятно, выжившим, коль есть такие.

Третья ветка, так называемая Калиновская… Жутко интересно, что там и как, но с остальными она ветками не сообщается — и не сообщалась никогда, не успели ее с Театральной да Геологической законтачить. Были слухи, что технологические тоннели прорыты давно. Но думаю — лукавят. Из живых да достоверных — не бывал там никто.

О легендах и былях давай в следующий раз, — сталкер сделал над собой заметное усилие. — Известная обитаемая часть как раз проходит по нашей ветке. Как я сказал, и на второй, и на третьей ветке наверняка кто-то выжил, но из-за дурной Площади пятого года достоверно ничего не известно. Площадь — как кость в горле… плотно держит свою часть второй ветки и обрубает южную часть первой.

— Что значит обрубает? — не сдержался Корнет.

Кузьмич провел толстым пальцем по первой ветке — с севера на юг — и уперся в Площадь 1905 года, — вот Площадь, за ней Геологическая. Площадь её не контролирует, потому как контролировать там нечего, обитателей нет. Зато есть… нечто или некто… люди называют это Хозяином, Стражем, Хароном, Пограничником… короче, всяко кличут, с перепугу фантазия хорошо работает… Странное место, очень странное. И не пройти его просто так…

— А что за Пограничник такой? Мутант что ли?

— Может и мутант, — Кузьмич пожал плечами. — Только не видел его никто — брешут разное, но толком ничего не известно. Говорят, дань он собирает — человеческими душами. Как за что? За проход через станцию. Очень уж многим хочется на юг по ветке пробиться — ведь там супермаркеты стоят огромные, не разграбленные, ждущие своих отважных сталкеров. Есть такая присказка: дорога в Рай проходит через три круга ада — Площадь — олицетворение человеческой подлости, Геологическая — нечеловеческой жадности, и Бажовская…

Корнет закашлялся. И не мог остановиться несколько долгих минут, чем окончательно довел пожилую медсестру:

— Кузьмич! Старый ты хрен, волосня седая — а сам всё сказки рассказываешь, да языком, как помелом… Шел бы, делом наконец занялся! Нечего мне раненных ребят глупостями морочить!

Ивашов, продолжая кашлять, жестом остановил старушку. Прокашлявшись, сиплым голосом попросил:

— Баба Катя, дай нам полчаса. Пожалуйста.

И улыбнулся — устало, вымученно, моляще…

Медсестра возмущенно всплеснула руками, чертыхнулась одними губами, но перечить своему любимцу не стала. Лишь исподволь кулаком погрозила виновато усмехающемуся сталкеру.

— Кузьмич, извини, что там с Бажовской?

— Да ничего, Сережа. Мы с тобой про Хозяина говорили. Паскудное существо. Многие наши ребята — сталкеры — навсегда остались там, на Геологической. Мало кому удалось пройти дальше. А кому посчастливилось пробиться до Бажовской… того уж с нами нет.

Я тоже пытался… пройти. На Площадь нам — динамовцам, ходу нет. Да не очень-то и хотелось. Площадники живут пусть и зажиточно, но их диктаторские замашки не по мне — замучить чужака, запытать, а потом и прилюдно повесить за «шпионаж» — их любимое развлечение. Обошел я эту станцию. По поверхности.

Корнет от удивления чуть снова не захлебнулся кашлем.

Кузьмич довольно засмеялся в ответ на невысказанный вопрос:

— Сережа, не спрашивай, меня твоя нянька за эти «сказки» совсем со свету сживет. Прошел и прошел, как видишь — жив и более-менее здоров.

Баба Катя смолчала, однако, что она думает по поводу душевного здоровья Кузьмина, было понятно и без лишних слов.

— Площадь обошел, добрался до Геологической, — продолжил сталкер уже без тени улыбки. — Два часа я там торчал, у входа ничем не защищенного — ни гермозатворов тебе, ни ворот — ничего. Голая лестница… А спуститься не смог, такой страх меня обуял, аж затрясло, зазнобило. Десять потов сошло… но на ступеньку первую даже не ступил. Убежал. До самой Динамо бежал без оглядки. Автомат, рюкзак — всё побросал…

Ребята сказали, не допустил меня Хозяин… побрезговал наверное. Душа видать слишком черна, не по нраву упырю — жестковата на вкус будет. Ему больше младенцев подавай невинных, детишек он без отказу принимает, тварь подколодная… люди семьями прорывались, когда зачистки на Площади шли — ни одного ребеночка не пожалел, женщин сколько загубил… Считай мужики только и прошли, да и то не все. Не Хозяин там — Паук в логове…

Кузьмич замолчал. Зло, напряженно. Сквозь зубы процедил:

— Митька Сологуб, Серега Старый, Паша Колесо, близнецы Электроники, Верка Щекотуха, Игнат Москвич — золотые всё мужики… ну Верка, понятно, баба — но какая! Сокровище, а не баба. Боевая! Кремень! Лучше любого из нас метро знала, на такие станции забредала, что на картах и не значатся. Всех пожрал паучина… самых достойных сталкеров. Ты знаешь, какие это были ребята?! Любой спину прикроет, из беды вытащит, а если надо — и жизнь отдаст, себя не пожалеет. Светлые люди, чистые души… настоящий деликатес для каннибала.