Квартира
Шрифт:
Это была какая-никакая, а все-таки победа. Фролов с чувством пожал репетитору руку. По дороге домой он припоминал детали разговора и смаковал предвкушение. Представлял, как все расскажет Ваньке и как тот скажет ему спасибо за хлопоты.
Дома царило необычное оживление. Из комнаты доносился веселый голос сына. Ванька рассказывал Ленке о каких-то транзисторах. Месяц назад он выпросил набор для радиолюбителя и теперь говорил о нем часами. Отвлекшись от разговора, Лена выглянула из-за ширмы и увидела Фролова. Улыбка сразу сползла с ее лица.
– А, Вова, привет… Есть будешь?
– Буду, – согласился Фролов
Лена вытерла руки о полотенце.
– Слушай. Надо обсудить насчет Сени.
Лена старалась говорить очень тихо, чтобы Ваня не слышал. Щеки у нее побледнели, причем не целиком, а пятнами. Фролову стало ее жалко, и мимоходом он удивился: вот, значит, как зовут кавалера – Сеня. С его точки зрения, тот мужик в рубахе с огурцами больше тянул на Эдуарда, Филиппа или хотя бы Антона.
– Лен, а что на ужин? – перебил он чуть громче, чем надо. Лена совсем растерялась.
– А?.. С-сайра.
– С картошкой?
– Ну да.
– С картошкой – это хорошо, – он протиснулся в комнату, обходя Лену, и приземлился за стол напротив Ваньки. – Что там у тебя?
Ванька продолжил тарахтеть про транзисторы. Лена, косясь на Фролова, разложила по тарелкам рассыпчатую, пышущую жаром картошку с маслом и укропом, затем достала две банки сайры и принесла вилки. Она переставляла тарелки, протирала полотенцем и поправляла скатерть, и все это время не сводила глаз с лица мужа.
– Пап, а ты че такой довольный? – спросил Ваня.
Он сидел за столом, забравшись на стул с ногами. Длиннорукий, длинноногий и по-юношески нескладный, Ванька напоминал смешное и безобидное насекомое.
– А… у меня новость. Хорошая.
Ленка от неожиданности уронила вилку.
– Я нашел репетитора по английскому.
Ваня поковырял вилкой сайру в банке, нашел кусок пожирнее и отправил его в рот.
– Репетитор хороший, – добавил Фролов, надеясь разжечь в сыне огонек интереса. – Готовит к институту, в прошлом году его ученик даже в МГУ поступил. И живет недалеко, на Либкнехта. Сможешь ездить к нему после школы на трамвае. Скажи, здорово?
– Здорово, – согласился Ванька без энтузиазма.
Он всегда на все соглашался. На него и в три года не могли нарадоваться соседи. Охали и ахали: какой прекрасный, беспроблемный ребенок. Обычно Фролов радовался покладистости сына, но сейчас ему хотелось добиться от Ваньки хоть какого-нибудь чувства, пусть даже протеста или возмущения. Все лучше, чем вежливая безразличность.
– Пойдем к нему завтра. Но ты помни, если вдруг тебе что-то не нравится…
– Ладно, ладно. – Ваня вдруг заметил, как капнул маслом на скатерть. – Ой! Прости, мам.
– Ничего, я уберу.
После ужина сын засобирался к друзьям. Фролову не хотелось оставаться наедине с Леной; он попытался удержать Ваню дома, спросив про уроки.
– Пап, ну какие уроки! Еще даже учебный год не начался.
Тогда Фролов предложил партию в шахматы. Ванька отмахнулся, забрал гитару и ушел.
Все попытки отсрочить неприятный разговор с женой потерпели крах. Фролов включил телевизор, чтобы не сидеть в гнетущей тишине, и невидящим взглядом уставился в экран. На экране появился Аркадий Райкин и завел что-то интеллигентно-ироническое в своей манере. Лена протерла клеенчатую скатерть и убрала остатки сайры
в холодильник. Еще какое-то время она ходила по комнате, не находя себе места, и наконец села в кресло напротив Фролова.– Вов, я так не могу. Скажи хоть что-нибудь.
Райкин в телевизоре громко фыркнул. Фролов отозвался, не отрывая глаз от экрана:
– Что именно? Опять про Сеню?
– Слушай. Я знаю, ты должен был узнать по-другому… Мерзко, конечно, все… И это моя вина.
В порыве чувств она даже закрыла лицо руками. Фролов удивился – прежде Лена не позволяла себе сцен. Даже ругалась как-то тихо, почти не повышая голос. А тут вдруг жесты, заламывания рук, да еще эти неуместные покаяния.
– Ну что теперь, в грудь себя будешь бить? – мягко спросил Фролов, пытаясь как-то успокоить жену. – Было и было.
– Вов, прости меня.
– Перестань.
– Нет, я не шучу. Прости.
– Да чего прости, забыли уже. Просто сделай так, чтобы Ванька не узнал. Он будет дергаться, переживать, еще экзамены завалит. Лучше подожди до института.
– А мы?
– А что – мы?
– С нами-то что?
– Ну, делай, что хочешь. Только Сеню домой не зови. А то Ванька вас застукает или соседи узнают.
Лена посмотрела на Фролова как на ненормального. Открыла рот. Закрыла. Потом опять открыла. Фролов представил, что сейчас будет: рассказ о том, почему она так поступила. Будут аргументы, чем хорош герой-любовник Сеня и чем плох он, Фролов. Фролов и сам догадывался, чем он плох, и совершенно не хотел это обсуждать.
– Не смотри на меня так. Я же сказал: забыли.
На другой день Фролов повел сына к репетитору. Ванька пробыл в комнате Юдина около получаса. Фролов ждал его в длинном коридоре коммуналки, прислушиваясь к звукам за дверью и гадая, выгорит ли что-то с репетиторством. О Сене и Лене он старательно не думал.
Сегодня Розы Эдмундовны не было. Вместо нее в коридоре мелькали другие жильцы. Где-то шумел телевизор. Под ногами опять крутилась кошка. Открылась дверь вдалеке – вышла сгорбленная старуха, зыркнула на Фролова и, шаркая тапками, удалилась в кухню.
Наконец дверь комнаты открылась, и Ванька вышел в коридор.
– Ну что? – накинулся на него Фролов.
Ванька пожал плечами.
– Нормально. То есть… я не против.
– Но тебе ведь понравилось? Если не понравилось, только скажи – найдем другие варианты.
– Нет, пап. Меня все устраивает.
В дверном проеме появился Юдин. Обведя взглядом Фролова и не заметив недружелюбной старухи, выглянувшей из кухни, он кашлянул.
– Можно вас на минутку?
Ванька покраснел и засобирался.
– Пап, я тебя на улице подожду. Мы ведь домой?
Фролов не хотел домой.
– М-м-м… Да. Но я попозже. Хочешь – езжай один.
Ванька похлопал себя по карманам, ища проездной, поправил сумку на плече и вышел.
Еще пару секунд Фролов и репетитор неловко топтались на узком пятачке у входной двери. Фролов пошел справа – репетитор тоже шагнул вправо, Фролов шагнул влево, но все равно чуть не столкнулся к ним нос к носу. Отпустив смешок, репетитор пропустил гостя в комнату. Фролова нервировало лукавое и понимающее выражение на его лице: будто он замечал неуклюжесть Фролова, но находил эту черту не отталкивающей, а забавной.