Квинканкс. Том 2

— Вы очень добры, мистер Портьюс.

— Вовсе нет, вовсе нет, — возразил мистер Портьюс, явно смущенный моей благодарностью. — Мистер Гилдерслив полагает, что вам как сироте (по крайней мере, в юридическом смысле) наилучшим способом защиты от махинаций других сторон явилось бы прямое обращение в канцлерский суд с просьбой об опекунстве.

Обратиться в канцлерский суд! При одной мысли о возможности проникнуть в самое средоточие тайн, которые окутывали всю мою жизнь, меня охватило сильнейшее волнение.

— Что я должен сделать?

— Процедура, насколько мне известно, довольно простая. Вы попросту подтверждаете свою личность показанием под присягой — в данном случае устным, которое необходимо подкрепить показаниями свидетелей. Из числа тех, кого легко разыскать.

— Но не кажется ли вам, мистер Портьюс, что мое положение наиболее безопасно, если мои враги считают меня умершим, а именно в это они и поверят, если я просто-напросто исчезну?

— Совершенно неважно, что кажется мне, — сдержанно отозвался мистер Портьюс. — Мистер Гилдерслив полагает, что ситуация выглядит именно так, как я имел честь ее обрисовать.

— Но каким образом они смогут отыскать меня теперь? Никто не знает, что я здесь.

— Вы в этом уверены? Дочь сообщила мне, что предводитель банды, попавшейся вам в недостроенном здании в Нарядных Домиках, — тот самый человек, который много лет тому назад вломился к вам в дом. Можете вы гарантировать, что это всего лишь совпадение? А если нет, то не небезосновательна ли мысль, что этот человек является агентом ваших противников? В таком случае нельзя быть уверенным, что он снова вас не отыщет.

Мне пришлось признать справедливость этого довода и согласиться, что самый надежный для меня выход — это предстать перед судом лорд-канцлера. Однако мысленно мне тут же представилось неодолимое препятствие:

— Но ведь это очень дорого обойдется?

— Я оплачу гонорар мистера Гилдерслива, — заявил мистер Портьюс. — Вам незачем об этом тревожиться.

При этих словах глаза мои наполнились слезами. Мистер Портьюс, смешавшись, слегка отставил стул и кашлянул в платок.

— Вы очень добры, — промямлил я. — Вы для меня как родная семья.

Словно от избытка чувств, мистер Портьюс вынул из кармана соверен и торжественно вручил его мне.

— Теперь мы и есть ваша родная семья, Джонни. — Эмма придвинулась ближе и сжала мне руку. Оборотившись к мистеру Портьюсу, она спросила: — Отец, можно мне теперь ему сказать? — Мистер Портьюс кивнул, и она продолжила: — Если вы дадите согласие, мистер Гилдерслив обратится к судье с просьбой учредить для вас опекунство, передав попечение о вас моим родителям. Они усыновят вас, Джонни, и вы станете моим истинным братом. И тогда вам ничто не будет грозить.

— Согласен ли я! — вырвалось у меня восклицание. Эмма меня поцеловала, а мистер Портьюс взял меня за руку и неловко ее потряс с несколько недовольным выражением на лице, словно смущенный чувствами, какие испытывал.

Мне сказали, что мистер Гилдерслив придет завтра для того, чтобы растолковать, что от меня требуется. Оставшись один, я лежал, не в силах заснуть от волнения и странных переживаний, связанных с внезапным обретением семьи. Я уже сильно привязался к Эмме и не сомневался, что мы с Николасом станем друзьями, а миссис Портьюс казалась мне исполненной материнской доброты. И все же на сердце у меня было не совсем спокойно. Наверное, решил я, это оттого, что мистер Портьюс держался; несмотря на всю свою щедрость, холодно, и мне нелегко было согласиться с его будущей властью надо мной в загадочной роли «отца».

На следующее утро мне разрешили встать с постели и встретить мистера Гилдерслива, сидя в кресле у огня. Он явился около десяти в сопровождении Эммы и мистера Портьюса: высокий, худощавый человек с острыми чертами лица. Он был близорук и часто прибегал к помощи лорнета, который висел на черной ленточке. Вскидывая его, он долго всматривался в меня через стекло и бормотал: «Замечательно! Замечательно!» Если бы он не был солиситором канцлерского суда, я бы счел его тупицей.

— Итак, вы — наследник Хаффамов. — Он вытянул руку. — Я, как и все представители юридического сообщества, слежу за этим процессом не первый год.

Мои посетители расположились вокруг меня, и мистер Гилдерслив начал:

— Председательствовать будет председатель Апелляционного суда. Прежде всего ему будет необходимо убедиться, что вы — действительно тот, кем себя именуете, с каковой целью — подкрепить ваши показания, данные под присягой, — мы и вызвали на заседание свидетельницу, безукоризненно респектабельную.

— Сэр, могу я узнать, кто это?

Мистер Гилдерслив сверился с бумагами:

— Миссис Фортисквинс, вдова достопочтенного юриста.

— И вы уже вызвали ее в суд? — изумленно спросил я.

— Да, несколько дней тому назад.

Я взглянул на Эмму, и та пояснила:

— Видишь ли, Джонни, отец так стремился поскорее дать делу ход, что принялся действовать сразу же, стоило ему уяснить из моего пересказа твоей истории, какие именно меры необходимы.

Я молчал, и мистер Гилдерслив продолжил:

— Далее, вы должны позаботиться о том, чтобы ни словом не упомянуть перед председательствующим об опасности, якобы вам угрожающей с чьей бы то ни было стороны.

— Но ведь это же основная причина для учреждения надо мной опеки, разве не так?

Мистер Гилдерслив обменялся взглядами с присутствующими.

— Да, насколько мне известно, — согласился он. — Однако закон не руководствуется теми же критериями важности, что и мы. Мы не можем голословно обвинять противную сторону без неопровержимых доказательств. Иначе мы просто-напросто запутаем дело, что для нас вовсе нежелательно, правда?

Несколько озадаченный, я кивнул в знак согласия.

— Очень хорошо, — продолжал мистер Гилдерслив. — После того как мы установим факт кончины вашей матери — пустая формальность, уверяю вас, поскольку вы подтвердите его под присягой, а действительность оного подкрепят свидетели, мы заявим…

— Простите, пожалуйста, мистер Гилдерслив, — перебил я. Юрист ошеломленно уставился на меня, недоумевая, как это я осмелился прервать ход его изложения. — Мне неясно, зачем нужно поднимать этот вопрос. Я определенно предпочел бы этого не делать.

— Вы предпочли бы этого не делать, — монотонно повторил мистер Гилдерслив. — Мастер Клоудир, мне представляется, что вы недопонимаете: мы имеем дело с законом. Вашим склонностям и антипатиям в суде не место. Ваш юридический статус сироты необходимо подтвердить. Вам это ясно?