Квинканкс. Том 2

Как дальше тянулось время, не хочу вспоминать; прошла, наверное, неделя. Наконец Мартин вернулся. Он рассказал, что вмешались Отец и Брат Питера и старый мистер Клоудир воспользовался своей властью как опекуна душевнобольного, чтобы назначить Питеру адвоката, и назначил некого иного, как мистера Дэниела Клоудира! Этот джентльмен тут же запретил всем — в том числе и Мартину — общаться с Питером. Мартин сказал, что и он сам, и все остальные свидетели повторили Большому Жюри показания, данные прежде, только мистер Эскрит, под давлением Дэниела Клоудира, был вынужден признать, что мы с Питером уехали из-за того, что они с Папой жестоко повздорили. Мистер Дэниел Клоудир упорно добивался этого признания, так как строил защиту на том, что Питер душевнобольной, и делал упор на его странном поведении в тот вечер, однако Мартин был очень зол и повторял, что, если бы не всплыла на поверхность ссора, у Питера были бы неплохие шансы. Теперь обернулось против него. Сам заключенный не имел, конечно, права давать показания, но Судья задал ему несколько вопросов. Питер не переставал повторять, что не желает, чтобы его интересы представлял Брат, что Отец, назначив его, злоупотребил своими полномочиями, что Отец и Брат хотят его смерти на виселице, так как ему известно об их противозаконных поступках. Это произвело очень неблагоприятное впечатление на Жюри. И когда Судья предложил ему объяснить, почему он поссорился с Тестем, Питер рассказал из ряда вон выходящую Историю: это, мол, была не настоящая ссора, а розыгрыш, который они задумали совместно с мистером Эскритом. По его словам, никаких разногласий из-за денег не было и Папа сам дал ему часть банкнот, которые были при нем найдены, а потом, незнамо откуда, в его карман попали другие, запятнанные кровью, и он возвратился в Лондон — узнать, что произошло, и вернуть деньги. Мистер Эскрит на повторном допросе заявил, что ничего не знал о предполагаемом денежном подарке Питеру, хотя, как Папин доверенный Агент, имел сведения обо всех его финансовых операциях. По поводу Истории, что ссора была разыграна по предварительному сговору, он, мол, только желал бы, чтобы это было правдой. Тут мистер Дэниел Клоудир ввернул, что Комиссия по Невменяемости недавно признала Питера душевнобольным, что члены Комиссии здесь присутствуют и готовы это подтвердить и что мистер Сайлас Клоудир и его домашние слуги также могут засвидетельствовать нездоровое поведение заключенного в последние месяцы. Тогда Судья предложил Жюри вынести вердикт, что Питер не может предстать перед Судом ввиду своей невменяемости, и они так и сделали. Судья распорядился, чтобы Питер был передан на попечение его Отца, который взялся поместить его под надзор содержателя некоего заведения под названием Убежище. Судья предписал, чтобы (как выразился Мартин) обвинительный акт против него не был отозван, а хранился в протоколе. Это значило, как объяснил Мартин, что Питер на всю жизнь останется в сумасшедшем доме. Если сочтут, что к нему вернулось душевное здоровье, его привлекут к суду за убийство.

Из-за всех этих бед я неспособна была думать о своем будущем, но Мартин настоял, чтобы я не возвращалась в Лондон, а наоборот, спряталась; он боялся, что до меня доберется старый мистер Клоудир, желающий получить Кодацил. Если, напомнил Мартин, Кодацил попадет в Суд, Клоудирам будет выгодна моя смерть, ибо, как единственная наследница Хаффамов, я буду стоять между старым мистером Клоудиром и Имением. Мартину все еще принадлежал старый дом его Отца в Мелторпе, который стоял пустой, и он предложил мне жить там бесплатно. Разумно ли будет прятаться так близко к Хафему, спросила я, и он ответил, что да, ведь никому не придет в голову меня там разыскивать. (Он добавил в шутку, что о том же говорит и девиз моей Семьи: искать безопасность в самом сердце опасности.) Это было так любезно с его стороны, что я с благодарностью согласилась и он сопроводил меня туда и предоставил дом в мое распоряжение. По дороге я выбрала себе имя миссис Мелламфи, мы придумали, что я недавно овдовела и Мартин — Отец моего покойного мужа. Слава богу, я уже рассказала тебе обо всем этом и повторяться нет нужды. Потом он нанял для меня слуг, миссис Белфлауэр и Биссетт, привел в порядок дом и возвратился в Лондон улаживать мои дела. Разумеется, все это бросало тень на мою репутацию, отчего верхушка деревенского общества не пожелала со мной знаться. В особенности через несколько месяцев, когда сделалось заметно мое положение.

Мартин стал душеприказчиком Отца, так как после ссоры тот не позаботился изменить завещание. Наследницей, конечно, была я, только наследовать было почти нечего, кроме Ежегодной Ренты с Хафема, поскольку даже дом принадлежал мистеру Эскриту. Чтобы расплатиться с отцовскими кредиторами, самому крупному из которых, старому мистеру Клоудиру, Папа задолжал четыре тысячи фунтов, Мартину пришлось продать мебель и посуду. (Он ухитрился спасти немного столового серебра, фарфора и часть книг.) Когда дела были улажены, у меня осталось только несколько сот фунтов и Ежегодная Рента. Однако, поскольку я была замужней женщиной, вся моя личная Собственность принадлежала моему супругу, он же был объявлен недееспособным и его права перешли к его опекуну, которым являлся, конечно же, старый мистер Клоудир. Мартин поэтому опасался, что старый мистер Клоудир от имени своего сына заявит претензии на получение Ежегодной Ренты, и так оно и случилось. В результате Момпессоны отказались платить как мне, так и ему, и старый мистер Клоудир затеял тяжбу в суде лорд-канцлера, сделав ее частью прежнего многолетнего Процесса (суд лорд-канцлера, если ты однажды туда обратился, принимает к рассмотрению любые дополнительные иски), и Мартин высказал опасение, как бы Процесс не растянулся еще на долгие годы. (Кстати, он упомянул также, что приблизительно в это же время мистер Дэниел Клоудир прилюдно поругался со своим Отцом и отрекся от него — обращение Отца с Питером, сказал он, заставляет его стыдиться и негодовать. По словам Мартина, он отказался от участия в Делах старого джентльмена; дошло даже до того, что, вступая приблизительно в то же время во второй брак, он принял фамилию своей новой жены (об этом было объявление в «Газетт»).

Первые несколько месяцев я жила на деньги, данные Питером; немного помогал и Мартин. Затем, однако, выяснилось, что у меня будет ребенок. Именно тогда (как я уже объясняла) Мартин поместил для меня две тысячи фунтов в Консоли, и на это мы и жили, пока я не стала жертвой мошенничества. Но он предупредил, что, из-за Джемаймы этим да бесплатным жильем его помощь мне и ограничится. Кроме того, он не исключал возможности, что старый мистер Клоудир, узнав о твоем существовании, потребует, чтобы его назначили твоим опекуном (ведь любой рожденный мною ребенок помешает ему унаследовать Имение Хафем). Поэтому необходимо было хранить в тайне и где я живу и что у меня родился сын. О твоем существовании было известно только в Мелторпе, где меня знали просто как миссис Мелламфи. Конечно, Мартин старался хранить секрет от своей жены, но когда он не смог вести дела без посторонней помощи, она обо всем дозналась. Из-за жены он не навещал меня после твоего рождения. Я непрестанно думала о загадке Папиного убийства, и в конце первого года в Мелторпе (в декабре, перед твоим рождением) получила ужасное о нем напоминание: ночью кто-то взломал два дома на Ратклиффской дороге и убил обитавшие там семьи. Мне хотелось думать, что Папу убил не Питер, а кто-то посторонний, и я гадала, не был ли это тот же самый злодей. Однако власти заподозрили кого-то и схватили, но до суда дело не дошло, потому что этот человек повесился, и загадка осталась загадкой. Время шло, и я о чем только не передумала. Я подозревала всех, всех без исключения. Питера, мистера Эскрита и даже… О Джонни, мысль, что Отец моего ребенка убил моего Папу, была невыносима! Чего только я себе не воображала. Мне даже приходило в голову, что это я — хотя и не сознательно — послужила причиной того, что Папа был убит, а муж оказался в тюрьме. Он был не виноват, его довела до этого страсть ко мне.

Со временем я все больше беднела; Мартин обещал позаботиться о том, чтобы мы с тобой не впали в нищету, но меня тревожило, что с нами будет после его смерти (у него было плохое здоровье), ведь, по его словам, он не осмелился включить меня в свое завещание. И вот, когда тебе было два годика, я сделала большую глупость, с которой начались все наши беды. Мне пришло в голову добыть денег с помощью Кодацила. Я спросила Мартина, будет ли прок, если я, как в свое время намеревался Папа, представлю Кодацил в Суд; он ответил, что преимуществ это мне не даст, а, напротив, подвергнет большой опасности со стороны Клоудиров. По его мнению, самым разумным шагом было бы продать Кодацил Момпессонам, зная заведомо, что они (дабы удержать у себя Имение) уничтожат его и таким образом старому мистеру Клоудиру станет незачем на нас покушаться. Помня обещание, данное Папе за несколько часов до его… я отказалась. Я чувствовала, что этот документ стоил Папе жизни, и то, что он добыл его для меня и моего потомства, он считал своим главным и единственным достижением. Сбыть документ с рук, чтобы его уничтожили, значило бы совершить ужасное предательство. Тут я начала гадать, почему Мартину так хочется, чтобы Кодацил попал к Момпессонам; мне даже подумалось, что их интересы ему ближе, чем мои. Если слова Питера о розыгрыше были правдой, значит, они с Папой почему-то не доверяли Мартину. (Теперь, когда я уверена, что Питер говорил правду, мне еще больше, чем прежде, хочется знать, справедливы ли были мои подозрения.)

Поэтому я решилась действовать потихоньку от него и послала сэру Персевалу копию Кодацила, чтобы обосновать свое требование Ежегодной Ренты, — таким образом я исполнила бы обещание, данное Папе, и получила бы Ренту. Я не учла, что, поскольку Кодацил ставит под сомнения его права на Хафем, сэр Персевал решит, что я его шантажирую; потому-то он так и разозлился, когда мы с тобой к нему ходили. Если бы я не провалила всю затею, он, наверное, помог бы нам, ведь мы с ним родственники. С тех пор пошли всякие неприятности. Поскольку нужно было скрывать от сэра Персевала свое место жительства, я наняла адвоката, мистера Сансью; выбрала я его наугад, по газетному сообщению о каком-то судебном процессе. Я написала ему под прикрытием Мартина, которого попросила просто отправить мое письмо. В письме содержалась просьба пересылать для меня письма, и мистер Сансью согласился. Потом я собственноручно скопировала Кодацил и через мистера Сансью отправила его сэру Персевалу. Мартин ничего об этом не знал, мистер Сансью и Момпессоны не могли установить, где я живу. И все же, как тебе известно, и он, и они меня обнаружили, вот только не знаю как. Иногда я даже задумывалась, не Мартин ли сказал сэру Персевалу?

Глава 65

Парламент-стрит, Бетнал-Грин. 29 марта

Как она могла так поступить? В ответ на все мое добро? Вот так меня предать? Чтобы мы убегали, как преступники. Оставив все: одежду, вещи. Я точно ничем ее не обидела. Позволяла взваливать на Сьюки большую часть работы. Думала, она хорошо к нам относится. Почему люди так… И еще эта гадкая миссис Маллатрат.

Столько всего произошло со времени последней записи! Если бы я знала, как худо нам придется, не поехала бы, наверное, в Лондон. Но до чего же мне не повезло, сразу наткнуться на эту мерзкую-премерзкую женщину, которая нас ограбила. С этого и начались наши беды, ведь пропали мои вышивки, а они бы помогли нам продержаться.

Мы пробыли здесь неделю. Это ужасно. Комнатушка такая тесная и темная. Этот район не узнать. Я постаралась скрыть от Джонни, как удручена. Прежде сады, зелень, а теперь, куда ни взглянешь, грязные домишки. Но она добрая женщина, пусть даже простая и грубоватая. Джонни неправ. Он становится такой упрямый. Она хорошо к нам относится. А вот муж ее мне не нравится.

10 апреля

Как же любезно с его стороны — купить Джонни новую одежду. Наверное, Джонни ему нравится. И все же добряком его не назовешь. Она рассказывала, он бьет ее. Мы совсем сдружились, хотя она заставляет меня работать до седьмого пота.

29 апреля

Гадкая, гадкая женщина. Как же она меня унизила. Надо отсюда уходить.

Орчард-стрит. 15 июня

Думаю, нам с ней будет хорошо. Она, видно, добрая и честная. Но, наверное, зря мы ушли от тех людей, по крайней мере там мы были сыты. Джонни становится такой задиристый. Точь-в-точь Папа. Я теперь часто о нем вспоминаю. Наверное, потому что наш старый дом так близко. Видел бы он меня теперь. Когда он прошлой ночью меня разбудил, я не решилась рассказать о кошмаре, который мне снился. Мне привиделся Папа весь в крови, его лицо, его славное милое лицо, когда он… узнал ли он Он удивленно поднял глаза словно знал человека, который Со словами, это, мол, я виновата. Все из-за меня.

24 июля

Нет времени писать. Думаю, на Хелен и Пичментов работать труднее, чем на ту женщину. Сказала Джонни, зря мы оттуда ушли. Всего два грана.

30 августа

Вот бы иметь красивое платье. До чего же не хочется явиться пугалом перед всеми этими людьми.

Первое сентября

Это просто ужас. Ужас. Мне было так стыдно. Зря мы остались. И под конец, джентльмен — да какой же джентльмен — а я-то считала, что он куда лучше мистера Пентекоста… Но он проводил меня обратно, потому что Хелен осталась и

16 октября. Полночь

У меня сердце рвалось, когда пришлось его отдать. Джонни меня заставил, до чего же он жестокий. Но я его выкуплю. Сколько пробудилось воспоминаний. Эти ужасные ломбарды! Что говорил мне Питер. И что случилось потом. Не могу заснуть, все об этом думаю.

2 часа

Рассказала все Хелен. О смерти Папы. О моем замужестве не похожем на замужество. О том, кто Отец Джонни. Все. Она дала мне снотворное.

18 октября