Квинканкс. Том 2

— Милый мой мальчик, — сказала мисс Лидия, — ты никогда не предположил бы ничего подобного, если бы знал Мартина. Он являлся образцом порядочности и честности и был неспособен даже на самый невинный обман, не говоря уже о чем другом. Вот почему он так подходил для моего дела.

— Надо признать, — сказал я, — впоследствии мистер Фортисквинс был очень добр к моей матери, хотя…

Я осекся, ибо старая леди вперила в меня суровый взгляд, а затем промолвила:

— Не продолжай, иначе мы поссоримся. Но кто бы ни вернул завещание моему племяннику, вернуть его тебе помогу я. Но послушай, Джон. С минуты на минуту придет Генриетта, а мне надо сказать тебе одну вещь. Ничего не говори ей про завещание, ибо она может расстроиться, узнав о наших намерениях. Она странная девочка и, боюсь, не одобрит наш замысел против ее опекунов.

— Несомненно, она не питает к ним никакой любви.

— Это верно. Она очень несчастна и познала многие печали в жизни. Бедняжка осталась сиротой в раннем детстве и терпела жестокое обращение от первых своих опекунов. Хотя мой племянник с женой обходились с ней достойно, они никогда не выказывали ей доброты. — Старая леди умолкла с несколько растерянным видом. Потом неуверенно продолжила: — Не знаю, поймешь ли ты меня, но мне кажется, что она почти находит наслаждение в собственном несчастье. Мне знакомо это чувство. Я сама была такой в далеком прошлом.

— Я не понимаю вас.

— Ну, например, в детстве она часто наносила себе разные телесные повреждения. Довольно серьезные.

Тут я вспомнил красные рубцы, которые видел на руках Генриетты во время нашей встречи в большом доме в Хафеме и которые она списала на своего кузена, Тома.

— Единственным человеком помимо меня, заслужившим любовь девочки, была молодая гувернантка, некая мисс Квиллиам.

— Я знал ее, — сказал я.

— Она здесь долго не задержалась. Боюсь, она подвела Генриетту, пытаясь извлечь выгоду из своего положения в доме.

Я вопросительно поднял брови, и мисс Лидия пустилась в объяснения:

— Это некрасивая история. Она пыталась обольстить сначала Дейвида, а потом этого полудурка, Тома, и потому была уволена. Думаю, еще до ссоры она стала любовницей Дейвида.

Я собирался заговорить, но тут раздался стук в дверь, и вошла Генриетта.

Когда мы расселись по креслам заново, она прямо спросила меня:

— Прошу вас сказать мне, Джон, что вы делаете в этом доме?

Я бросил быстрый взгляд на мисс Лидию.

— Скрываюсь.

— Скрываетесь? От кого?

— От врагов, поскольку моей жизни угрожает опасность.

— Опасность! — воскликнула она. — Ну прямо как в романе! Но почему?

— Из-за документа, о котором я упоминал вам в Парке.

— Пожалуйста, объясните мне, что это был за документ, — попросила Генриетта.

— Боюсь, не был, а есть, — поправила мисс Лидия.

Я взглянул на нее. Возможно, она знала, что случилось с кодициллом после того, как моя мать рассталась с ним.

— Это кодицилл, — объяснил я. — Речь в нем идет о хафемском поместье, которое мой прадед, Джеймс Хаффам, унаследовал по завещанию от своего отца, Джеффри, почти шестьдесят лет назад. Ходили слухи о существовании кодицилла, отменявшего завещание, но после смерти Джеффри его не нашли.

— А в скором времени, — продолжила мисс Лидия, — мой отец, сэр Хьюго Момпессон, купил поместье у Джеймса в твердой уверенности, что последний имеет абсолютное право собственности на него.

— Но на самом деле, — сказал я, — поверенный Джеффри, некто по имени Патерностер, похитил кодицилл.

— Так это был он! — воскликнула мисс Лидия.

— Он признался мистеру Эскриту в содеянном на смертном одре, — пояснил я. — Джеймс подкупом склонил Патерностера выкрасть кодицилл, чтобы воспрепятствовать закреплению имущества за собой в качестве неотчуждаемого, ибо это шло вразрез с его намерением продать поместье вашему отцу, мисс Лидия. Клоудиры заподозрили это и попытались воспрепятствовать официальному утверждению завещания. Но Патерностер вместе с одним лжесвидетелем показали, что Джеффри отменил кодицилл.

— Но какое значение имеет кодицилл сейчас? — осведомилась Генриетта.

— Если представить документ суду и ввести в силу, — сказал я, — он задним числом, даже по прошествии столь многих лет, закрепит поместье за Джеймсом, заменив ограниченным правом собственности абсолютное право собственности, которое отец мисс Лидии полагал, что приобретает. Ограниченное право собственности перестанет действовать, когда прервется линия наследственного правопреемства, идущая от Джеймса: иными словами, если я умру, не оставив наследника, ибо я являюсь единственным оставшимся в живых наследником Джеймса. В таком случае сэр Персевал и его наследники потеряют всякое имущественное право на имение. Проще говоря, они будут лишены владения без компенсации.

— И кто тогда вступит во владение поместьем? — спросила Генриетта.

— Вот в чем все дело: оно перейдет к следующему обладателю права на заповедное имущество, каковым является Сайлас Клоудир, — ответил я. — Он должен быть жив в момент вступления во владение, ибо в случае его смерти поместье не может перейти к его наследнику.

— А что стало с кодициллом после того, как мистер Патерностер его украл? — поинтересовалась Генриетта.

— Он исчез много лет назад, и я полагаю, что Патерностер продал документ кому-то из семейства Малифантов, ибо именно они должны были получить поместье в случае смерти Сайласа Клоудира при условии, что линия наследственного правопреемства Хаффамов пресеклась. Но возможно, род Малифантов кончился. Вы знаете, мисс Лидия?

— Нет, не имею ни малейшего понятия.

— Довольно странно, — сказал я, — но в школе, куда меня отослали, был один мальчик по имени Стивен Малифант. Хотя возможно, это просто совпадение. Но что бы там ни происходило с кодициллом в продолжение многих лет, за несколько месяцев до смерти моего деда кто-то предложил ему, вернее, мистеру Эскриту, купить документ. Он купил, что представлялось вполне естественным поступком ввиду предполагаемого союза с Сайласом Клоудиром, который собирались скрепить, принудительно выдав мою мать замуж за старшего сына последнего. Однако потом положение вещей изменилось, — сказал я, бросив взгляд на мисс Лидию, которая печально вздохнула при упоминании о моей матери. Я продолжал, стараясь ни словом не обмолвиться о роли, которую она сыграла в означенной ситуации. — Во-первых, мой дед осознал, что, если представить кодицилл суду, ему и моей матери будет угрожать опасность со стороны Клоудиров.

— А вашу мать принудили-таки к тому браку? — спросила Генриетта.

— Нет. На самом деле она вышла замуж за младшего брата.

Она посмотрела на меня округлившимися глазами.

— Так, значит, этот ужасный старик, Сайлас Клоудир, ваш дед?

— Позвольте мне продолжить мою историю, — ответил я после минутного колебания. — Мой дед — я имею в виду, Джон Хаффам — в скором времени умер, и кодицилл перешел во владение моей матери. Несколькими годами позже она письменно уведомила сэра Персевала, что документ находится у нее, и приложила к письму копию. А сэр Персевал, понимая, что по кодициллу он лишается права собственности на поместье, попытался его выкупить. Однако моя мать отказалась расстаться с ним, поскольку обещала своему отцу передать его своему наследнику. Но в конце концов документ все-таки оказался в руках Клоудиров, как я говорил в Парке. Чего я не знаю, так это что с ним случилось в дальнейшем.