Если бог – это время, ветер,Для деревьев – вызов небес,То на вызов ясень ответил,И под ним шевелится лес.Быть на голову выше леса —Это первым видеть рассвет,Человеческого железаНе расслышать, будто бы нет.Быть возвышенным не отрада,Не презрение сверху – вниз.Это комлем быть в два охвата,Чуть шуметь на бурю и свист.Обречён, если ты инаков,В одиночку стоять окрест.Так боролся хромой Иаков —И невидимого потряс.
«Закрытый человек покажется нам внешне…»
Льву Дановскому
Закрытый
человек покажется нам внешнеНедобрым бирюком, к нему не подступись!Когда и ты таков, то вряд ли ветром вешнимВас опьянит врасплох взлохмаченная жизнь.Но дружба отрезвит, когда она случилась, —Не мазать лестью, не рубить с плеча.У сосен принята спокойная учтивостьИ гордость помыслов как высшая печаль.На высоте души открытым быть не больно.Как жаль, что в юности я этого не знал.Через полсотни лет прости меня. НевольноЯ нелюдимостью обоих наказал.
Лиза
Два чёрных солнца в голубых белкахУ девочки в конце восьмого годаПульсируют – потворствует природа!И сердце не было ещё в бегах.Ещё возлюбленные девочки спешатПривить себе иные увлеченья,Они бегут от всякого ученья,И вздорные девчонки так смешат!Но скоро, скоро нежность, смуглота,Изящность тонких пальцев, рук и шеи,И плавность речи, взгляда и движенийОтнимут речь. Тогда слюну глотать!Дюймовочка, подольше не взрослей.Страдания да разминутся с ней.
Кредо
Время варваров длится. Подождём,С тёмным солнцем разума, под дождёмНеиссякаемой любви, под снегомБеспамятства, остаться человеком,Доколе хватит сил.Chaire [4] , Диоген. Ты не гасилФонарь-синема-ноутбук.Значит, плохи наши дела, мой друг.Время варваров навсегда,Если будет хлеб и вода?И личное дело быть человеком,Быть личностью, а не банковским чеком.С вождём? С республикой? Гиль! ПодождёмВозрождения-2 с любви дождём,С золотым на ветру плащом.
4
Chaire (франц.) радуйся
Метро
Она не всмотрится, её мелькнувший взглядНе остановится: ты ей не интересен.Те, что галдят в углу и старость злят,Её ровесники, воспитанники песенАнглоязычных, эти-то просты,Понятны ей, по Маугли, единокровны.В понятиях любви и красотыТак примитивны, площе и нескромны.Все поколенья видят лишь себя,Поверхностно, а вдумчиво не часто.Как общества недружная семьяБезлюба и к друг другу безучастна!
«Кахетинское, 10-й…»
Кахетинское, 10-й,Цвет соломенного поля…Вышел тучей тать усатый,Горы-долы тьмой наполнив.Кровью, болью и слезамиЗахлебнулась, истекая,Мать-земля в обнимку с нами…Что ж ты, матушка, такая?
Из прошлого
Три года, трилистник судьбы.Родство, словно за три столетья.Любовью сквозь тучи борьбыК тебе не могу не светлеть я.Не в этом ли счастье: воследЗа хмурью, дождями и стынью,Всегда будет ясный рассветДышать клеверами, с полынью.
Лев Декарт
Он, временем отмеченный, сидитНа холмике и слушает саванну,Которая всегда за ним следит,Тревожится: его молчанье странно.Ужасен львиный рык, но ясен всем.О чём, задумавшись, молчит он всё же?«Я лев. Я есмь. Под золочёной кожейМой рык неизречённый – голос божий.Я тех, кто сомневается, не съем».
«Жестокосердие,
душевная болезнь…»
Жестокосердие – душевная болезнь.Она растёт невидимо, как плесень.Болезнь, не терпящая шума, песен,Охотница в кого б ещё пролезть.Её питает дом благополучный,Дом бедняка, богатый особняк.Для ненасытной всё не так,Всё недовольна: сладко бы помучить.Жестокосердие – убийственная сила,И у своих детей не-вы-но-сима.
Столетие
Июль 17 года —Холодный, аномальный, ветреный.Неравнодушная природаДетей испытывает: верно ли,Что всё они простят неласковой. —Бесплодные сады и ливни,Вдруг заливающие наскороДеревни, города, долины.Простят ли грозы ошалелые,Когда бросаются в падучейНа землю и плоды незрелые;Грозят, гремят огромной тучейИ градом бьют, как пеной белою.Привычен людям даже град.Как пережить духовный глад?Смотрю окрест, роптать? Смеяться ли?Сквозь земли и все нацииФантомной болью год 17-й.Кровавый и решительный,Благой и разрушительный.
«Здравствуй, фиванский философ, поэт…»
Здравствуй, фиванский философ, поэт, астроном.В доме твоём через краткие двадцать вековChaire[5] , говорю, улыбаюсь, сижу за столом,Слушаю, думаю: словно по розе ветров,Знания греков летели, как семя маслин,В дикие земли, где разум был в прах угнетёнСтрахом природы. Но сущее – разум, а с нимКульт возникал, покорял, и, божественный, онРим, и Виз'aнтий, и мир захватил, осветив.Призрачный жёрнов столетий народы растёр,Царства, богов, языки, словно зёрна олив.Греческий отжим был первым. Латинский terror [6]Скрылся от солнца Эллады в потёмках души.Гордость, свобода, бесстрашие: я гражданинМира и разума! Руды подняв, иссушивСмрадные хляби, я – сердце цветущих долин.Отжим четвёртый мы видим в отчизне своей.Сладок и горек, но горечь, пожалуй, сильней.
5
Chaire (франц.) радуйся. Повседневное приветствие древних греков.
6
terror (лат.) ужас, страх.
«Только имени звук Анаит…»
Только имени звук Анаит.Что же сердце тоскует и ноет?Не откроет, смущённо таитНе своё, не чужое, иное.А душа, пуританка на вид,К несвободе привыкшая с детства,Повторяет себе: АнаитИ не знает, куда бы ей деться.
«Собрать рассеянных по миру…»
Собрать рассеянных по миру, —Забрать у мира редкий ум,И третий храм создать раввину,Не подражая прежним двум.Шатёр не будет ни кедровый,Ни каменный, но шель заав[7] , —Ракетный, радужный, бескровный.Он щит, угрозу опознав.Храм, не опущенный на Купол(Скала [8] и есть великий ам[9] ),Необозримый, словно Гугл,и бесподобный, вечный храм.
7
Шель заав (иврит) золотой.
8
Купол, Скала – скала в Иерусалиме, основание мира, по убеждениям иудеев, место, где стояли два храма израильтян и куда Б-г опустит третий храм.