Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)
Шрифт:
Я решила никого не поправлять, но говорить, как говорю. Знаете, К. И. один раз сказал мне: «Русский язык требует склонений. Нечего иностранные слова, вошедшие в быт, употреблять как посторонние. Следует писать и говорить: „польты“, „здесь много польт“ и пр. Это в духе нашего языка». Но ятак говорить и писать не стану.
PS. Очень, очень прошу Вас, дорогой друг, если будете писать в Пярну [804] — не пишите укоризн. Право же, не стоит.
804
То есть писать Д. С. Самойлову, который жил в Пярну.
Дорогая
Я не собирался спорить с Давидом Самойловичем, и никаких «оскорбительных недоразумений» между нами не было и не могло быть. Я просто долго не писал ему (но и он на мое последнее письмо не ответил). Сейчас, получив (не без Вашего, конечно, доброго вмешательства) московский сборник, написал, поблагодарил, пожалел, что нет там моего любимого «Снегопада».
С чувством благодарности прочел в «Ленинградской правде» текст выступления на съезде Д. С. Лихачева (в «Литературной» его, кажется, не было) [805] , где он настаивает на академическом издании Чуковского и на признании его музея в Переделкине.
805
В «Литературной газете» от 2 июля (с. 7–8) это выступление было опубликовано в сокращенном варианте. Говоря о Собраниях сочинений русских писателей и о музеях, Д. С. Лихачев сказал: «Память должна быть действенной, памяти нужны пристанища, она не может быть бесприютной. Если мы не будем по-настоящему чтить память наших духовных предков — забудут и нас». Об этом выступлении Д. С. Лихачева см. также примеч. 1 к письму 589 /В файле — примечание № 806 — прим. верст./.
Надежда, которой я все эти годы жил, как будто как-то подкрепляется. Дай Бог не ошибиться.
_____________________
Как рад я был услышать Ваш голос по телефону. Не сразу узнал — поверил.
Передал Ваш привет Маше. Она обрадовалась. Очень любит и Вас, и Люшу. Близких-то, ведь, немного осталось.
Неожиданно — и тоже через Вас — возник в нашей жизни Леонид Петрович.
Вчера получил от Маши письмо. Грустное письмо это заканчивается словами: «Отрадно, что придет милый Л. П.».
Потрясли меня Ваши воспоминания о том, как К. И. учил Вас говорить «польта» и «польт».
А Вы знаете, что наш Шкидский президент Викниксор, В. Н. Сорока-Росинский, человек с университетским образованием, требовал, чтобы мы склоняли именно эти слова. И все-таки не заставил, не убедил.
Ке Чуковский? Удивляетесь? А удивляться поздно. Как кому хочется, так и произносится. Радио и телевидение слушаете хоть иногда? ФЭЭРГЭ (ФРГ), СЭШЭА (США). Переименовали названия букв? Нет. В той же передачке можете услышать ЭРЭСЭФЭСЭР (А не РЭСЭФЭСЭРЭ).
Дорогой Алексей Иванович.
У меня для Вас и Машеньки припасены два подарка: сборник М. Петровых «Черта горизонта» (ее стихи и воспоминания о ней), а также пластинка с записями голоса. Жду оказии в Ленинград: боюсь, что на почте пластинку разобьют. Книгу могу послать заказной бандеролью хоть завтра — но боюсь, не разбудит ли Вас почтальон.
А голос у нее — дивный. И какое лицо!
_____________________
Получила коротенькое письмо от Самойлова. У него умерла мать. Раньше она жила в Москве у старшего внука, а в последний месяц в Пярну, у Д. С. Умерла у него на руках. Ей было 90 лет… Письмецо Д. С. коротенькое и скорбное («мама перед смертью звала свою маму»), а кончается оно фразой: «получил необычайно трогательное письмо от Алексея Ивановича».
_____________________
Многие выступления на Съезде были очень хороши и остры [806] . Благодарность моя академику Лихачеву безмерна… Что касается результата — то — разумеется — отклик во всех душах благотворный — но… далее не знаю. Ни насчет дачи Б. Л., ни насчет дачи К. И.
806
Речь вдет о VIII съезде писателей СССР, проходившем в Москве 24–28 июня 1986 г. В
своей речи, напечатанной в «Ленинградской правде» 29 июня, Д. С, Лихачев сказал: «Ждет своего научного издания наследие Корнея Чуковского, как ждет признания и музей его в Переделкине».В наши дни работает музей «Дом Чуковского в Переделкине» (филиал Государственного литературного музея), а в 2001–2009 гг. вышло Собрание сочинений Корнея Чуковского в пятнадцати томах (Москва: Терра — Книжный клуб).
_____________________
Я Вам, наверное, не точно написала о «польтах». К. И. говорил, что он считает правильным, т. е. соответствующим духу языка — «польты», «польт», «польтами». «Но, — прибавлял он, — самя так ни говорить, ни писать не стану ни за что».
Дорогой Алексей Иванович.
Посылаю Вам, наконец, давно обещанную пластинку Петровых. Надеюсь, «Черту горизонта» Вы уже получили.
Пользуюсь случаем познакомить Вас с давним моим другом, Анатолием Генриховичем Найманом. Дружбе моей с ним уже лет двадцать.
Крепко обнимаю Вас и Машеньку. Думаю о том, как тяжко обошлась вам обоим траурная дата [807] .
Всегда с Вами.
Дорогая Лидочка!
Только что позвонил Анатолий Генрихович [808] . Будет через 30–40 минут. Хочу успеть написать Вам за это время, поблагодарить Вас за пластинку, которой еще не видел. Книгу М. Петровых тоже не получил.
807
Т. е. день смерти Э. С. Пантелеевой.
808
А. Г. Найман.
Рады — и Маша и я — возвращению Леонида Петровича. Он был у нее в воскресенье, показывал сделанный им фильм «Елениум» (что-то вроде «Вампуки» [809] на гомеровский сюжет).
Е. Путилова прислала мне на днях свою книгу «Началось в республике Шкид» — обо мне, — книгу, вызвавшую у меня уныние и тошноту еще в рукописи. Хороши там только некоторые фотографии (в том числе Корнея Ивановича).
Дописать не успел. А. Г. привез пластинку, за которую горячо Вас благодарю. А дня два спустя получил на почте и книгу…
809
Опера-пародия «Вампука, невеста африканская, образцовая во всех отношениях опера» (музыка В. Г. Эренберга по тексту пьесы М. Н. Волконского), высмеивающая условности и устаревшие традиции в оперных спектаклях, поставлена в Петербурге в 1909 г. Название «вампука» обычно используется как обозначение всего искусственного, банального и нелепого.
Не написал Вам сразу (не дописал письма) потому, что был испорчен, не звучал проигрыватель, ждал человека, который мог его починить. Сейчас починили, слушаю. И Тушнову, с которой встречался в 40-е годы.
Спасибо Вам за бесценный подарок.
И за то, что прислали пластинку с Анатолием Генриховичем. Я ведь знал его, встречались у Анны Андреевны в Комарове, и — не узнал сразу.
Видеть и говорить с ним было в радость.
Спешу дописать письмо. И так я его писал больше недели, кажется. Хотел послушать Марию Сергеевну. Видел ее, кажется, один раз, у Маршака, а голос узнал с первого слова.
PS. Новостей (точнее — добрых слухов) вокруг много. Был у меня третьего дня молодой (на наш с Вами взгляд) сотрудник журнала «Нева». Он предложил редактору напечатать «Requiem». — А что это такое? — спросил тот. Узнав, возбоялся. Вопрос будут ставить на редколлегии. А ведь два года назад и такое было невозможно (чтобы ставили на редколлегии).
Дорогой Алексей Иванович.