Л.П. Берия и ЦК. Два заговора и «рыцарь» Сталина

Все. К осени 1942 года Сирожа со своей рацией навоевался. Правда, загадкой осталось, с какого именно фронта его отозвали на учебу, если Штеменко при штабах фронтов не служил. Он был офицером Генерального штаба, но, видно, отцовские знакомства помогли, и Сирожу вместо какого-то фронтовика отправили героически учиться и голодать в Ленинград.

Ну что здесь сказать?! Герой. Единственное, чего Берия постеснялся, – это представить сына к званию Героя Советского Союза. Поскромничал. Такая у них семья была скромная.

Кстати, госпожа Прудникова ничего не наврала, она только пересказала то, что написал сам Сирожа. И про академию. Нужно отметить, что она еще написала книги о самой Великой Отечественной войне, погружалась в атмосферу и пропитывалась духом, так сказать. Степени погруженности и пропитки ей не хватило до осознания элементарной вещи: держать в прифронтовом городе высшее военное учебное заведение могли только явные вредители. Прилетит шальной снаряд в лекционный зал академии – и капец подготавливаемым командным кадрам РККА! Поэтому Академия связи имени С.М. Буденного из Ленинграда была в 1941 году эвакуирована в город Томск, которому ни пушечные обстрелы, ни налеты бомбардировщиков, ни даже «Фау-2» не грозили. Так что Сирожа спокойно продолжал учиться на локаторщика в далеком от фронта сибирском городе. На нормальном курсантском пайке и без тревог по поводу налета ночных бомбардировщиков.

Но ведь если САМ, сын САМОГО пишет в мемуарах: «Тогда, в сорок третьем, я находился в Ленинграде…», когда рассказывает о поездке Сталина с его боевым отцом на фронт, то зачем Прудниковой, даже погруженной и пропитанной, что-то проверять?! Ведь мы все с вами, наверное, в жизни сталкивались с женщинами подобного рода, которым можно хоть что на уши вешать, даже подвиги Геракла себе приписать, а они будут только моргать широко раскрытыми изумленными и доверчивыми глазами, счастливые от того, что встретили на своем пути настоящего героя. Только эти женщины не сочиняют, как Елена Анатольевна, исторических исследований.

Будь Прудникова на самом деле историком, она обязательно нашла бы сайт Военной академии связи имени маршала С.М. Буденного и там прочла: «23 ноября 1941 года было принято постановление ГКО об эвакуации академии в город Томск. Первые эшелоны прибыли туда 18 декабря 1941 года, а с 12 января 1942 года на всех факультетах в новых условиях начались нормальные занятия по учебному плану. В апреле 1944 года ГКО страны принял решение о реэвакуации академии».

Скажите, ну какой он Серго?! Сирожа!

Можно было бы и успокоиться с вкладом младшего Берии в Победу, но не тут-то было. Нужно было еще Сталину помочь переговоры с союзниками провести, а то бы облажался пока еще маршал, так и не стал генералиссимусом. Е.А. Прудникова так ведет свое повествование: «Во время учебы Серго несколько раз отзывали по личному указанию Сталина для выполнения правительственных заданий. Об одном из них он вспоминает: «После выполнения первого задания Сталин часто интересовался мной, вызывал, вел беседы на различные темы. Чувствовалось, что он собирается использовать меня для какой-то цели. Параллельно он держал в поле зрения еще нескольких молодых людей, с которыми я вроде бы случайно встречался у него. Однажды меня отозвали из академии и вместе с теми «случайными» знакомыми послали в Тегеран. Там нам пришлось устанавливать подслушивающую аппаратуру в апартаментах Черчилля и Рузвельта. Круглосуточно прослушивались и записывались все беседы, которые они вели. Были, конечно, люди, которые лучше меня владели английским языком, но Иосиф Виссарионович решил, что тут надо иметь своего человека. Каждое утро, прежде чем выйти на новый раунд переговоров, он получал текст всех закулисных раздумий своих многоопытных союзников. Читая переводы подслушанных бесед, Сталин, бывало, вызывал меня и спрашивал: «Ну какая тебе здесь слышится интонация – будет настаивать Черчилль (или Рузвельт) на своем или сможет уступить?» Он хотел знать не только содержание, но и акценты в намерениях тогдашних «друзей»…» В том же качестве Серго присутствовал и на Ялтинской конференции».

Все. Я пока больше писать не в состоянии. Нужно отсмеяться. Как только Сталин не догадался Сирожу сам представить к званию полковника внешней разведки – я ума не приложу?! Тугодум, а не верховный. Хотя почему к полковнику?! К генералу сразу надо было!

Ладно. Отдышались и продолжим дальше исследовать боевую биографию Сирожи Гегечкори.

Можно допустить, что и учеба в разведшколе, и вылеты на задание в бомбардировщике с часовым барражированием на бреющем полете над Пенемюнде, особо охраняемым объектом в Германии, – это результат того, что старик плохо помнил некоторые факты из героической молодости. Немного приукрасил. Допустим.

Допустим и то, что никто из участников Тегеранской и Ялтинской конференций не заметил нахождения вблизи Сталина юного Сирожи, благодаря мудрым советам которого и был обеспечен успех в переговорах. Я напоминаю, что в Тегеране Сироже было всего 18 лет. Но уже мудрым был. Знатоком человеческих душ и всяческих связанных с этим нюансов. Сам Сталин с ним советовался по этим вопросам. Воспоминаний участников этой конференции довольно много. Но нигде нет даже намека на присутствие сына Берии.

Допустим, что тоже секретность и прочая необходимая в той ситуации таинственность.

Но вот в 1942 году Сирожа летит на Кавказ в свите своего отца. И не просто мандаринов покушать летит, а радистом при генерале Генштаба Штеменко. А генерал Штеменко в 1953 году очень сильно переживал и нервничал, потому что ему предъявили отношения «вась-вась» с Лаврентием Павловичем. И для своего оправдания он написал и отправил 21 июля Н.С. Хрущеву обстоятельное письмо, в котором изложил все факты хоть какого-то соприкосновения с Л.П. Берией.

Вот что в его письме было про Кавказ в 1942 году: «Впервые я встретился с этим Берия, будь трижды проклято его имя, в 1942 году во время его поездки в Закавказье. Для работы к нему была прикомандирована группа из Генштаба, возглавляемая генерал-лейтенантом Бодиным. В составе этой группы был и я. В Закавказье были около двух месяцев. За этот период все задания по работе я получал от своего непосредственного начальника генерала Бодина. С Берия никаких непосредственных дел не имел. Видел его несколько раз на совещаниях и один раз при выезде для осмотра оборонительных рубежей в район Махачкала, Грозный».

И все. Сынка опять никто не заметил. Я не думаю, что генерал Штеменко стал бы в той ситуации, в которой он оказался после ареста министра МВД, утаивать факт, что во время войны младший Берия служил у него радистом. Штеменко дураком не был, он понимал, что если хоть о малейшей мелочи, связанной с Берией, он запамятует, то все его оправдания не будут стоит ломаного гроша. Обвинят в том, что факты скрыл.

А уж не знать, что в соседнем с ним кабинете сидит отстукивает морзянку сын самого Лаврентия Павловича!.. Простите, никогда в это не поверю.

Тем более сам Серго написал так: «…я попал на Северный Кавказ с группой офицеров Генерального штаба, оказавшись в непосредственном подчинении Сергея Матвеевича Штеменко. Вместе с ним, как начальник радиостанции, участвовал впоследствии во всех операциях, проводившихся в тех местах. И должность, и звание – лейтенант – были более чем скромные, но увидеть тогда довелось немало. Я обеспечивал связь с Закавказским фронтом и Генеральным штабом и благодаря своей должности смог бывать на самых ответственных участках, так как Штеменко был человеком энергичным, предпочитал все видеть собственными глазами».

Вот как можно было бегать мимо такого геройского начальника радиостанции, спотыкаться о него и в упор не замечать. Да еще фамилия у радиста – Берия!

Но если уж в письме Штеменко не мог вспомнить о радисте Сироже, то точно вспомнил бы на допросе у следователя. А его ведь и допрашивали, как свидетеля, по делу Берии. Выясняли его отношения с Лаврентием Павловичем и роль Берии в обороне Кавказа, где нарком НКВД, являясь представителем Ставки, занимался чем-то похожим на саботаж обороны. Но и в протоколе допроса нет ни слова о радисте Сироже.