Лабиринт Два. Остается одно: Произвол
Шрифт:
Ученые мира
«Монгольская» тема в творчестве Белого приобретает поистине фантастическое измерение. Она возникает впервые в «Серебряном голубе», который может рассматриваться как история гипноза; ему подвергается русский студент со стороны всех восточных, азиатских элементов России. Судьбу Дарьяльского небесполезно сравнить с судьбой Шатова. Не подлежит сомнению, что в «Петербурге» Белый пожелал развить основную тему «Бесов»: тему провокацией терроризма. Но если в романе Достоевского дух всеобщего отрицания, который вдохновляет террористов, возглавляемых Верховенским—Нечаевым, исходит из политической теории, пришедшей с Запада, то в «Петербурге» «бесы» имеют другой корень: они порождены порабощением русской расы монголами.
А.Белый
Авторы некролога 1934 года (Пастернак,
Федор Гладков
В свободное время больше читаю — читаю главным образом марксистскую литературу. За эти дни проштудировал журнал «Под знаменем марксизма».
А.Белый
Мне необыкновенно дорог тезис книги: человек дела лучше человека слова. Каждый у Вас дан в величайшем напряжении ума; и строители, и вредители у вас умницы.
Ученые мира
От европейского символизма русский символизм унаследовал убеждение, что поэтический язык — благодаря символу — обладает особым эпистемологическим статусом и может создать особый род недискурсивной речи о божественном, об абсолюте. Это составляет «религию» русского символизма. Но его самобытность определяется именно тем историческим и историкософским пафосом, который он себе присваивает. Свое выражение он находит в шизофрении, от которой мучилась тогдашняя русская жизнь. Русские символисты окрестили «апокалипсисом» кризис ценностей и культуры, который они испытывали.
А.Белый
Ваша «Энергия», так сказать, двояко художественна; и в обычном смысле (разработка типажа, изобразительность, изумительные картины воды, природы, работ), и в новом; предметом художественной обработки у вас явилась и мысль; «живомыслие» как художественная проблема — это столь необычно в наши дни, когда и признанные мастера зачастую дают изображение человека в его разгильдяйстве; читаешь многих романистов; удивляешься их талантливому изображению людей; и протестуешь против того, на что направлен их талант: он направлен на изображение человека в разгильдяйстве; если изображен ученый, он изображен не как двигающий культуру, а как… «икающий».
Ученые мира
Рвение, с которым Белый отдался доктринам Штейнера, оставило глубокий отпечаток на «Петербурге», однако сама по себе антропософия не объясняет романа. Причиной этому служит пожизненная привычка Белого изборочно приспосабливать все новые идеи, с которыми он сталкивался, с тем, чем он уже обладал, даже если это вело к разрушению цельности новой системы веры. Даже в «Котике Летаеве», наиболее ортодоксальном антропософском произведении Белого, мучительный опыт героя больше связан с авторским прошлым, чем с верным отражением учения Штейнера.
А.Белый
Возвращаюсь в десять раз более русским; пятимесячное отношение с европейцами, с этими ходячими палачами жизни, обозлило меня очень: мы, слава Богу, русские — не Европа; надо свое неевропейство высоко держать.
Ученые мира
Необычность концепции автора «Петербурга», отличающегося в этом смысле от многих философов культуры XX века, состоит в том, что принципы его мировоззрения прочно основаны на метафизических ценностях. Поскольку Белый основывает свою теорию символизма на эзотерических доктринах, не находящихся в главном русле современной западной культуры, его литературное творчество кажется темным и даже несколько эксцентричным читателю, который, как правило, незнаком с эзотерической частью западной интеллектуальной традиции. Таким образом, затемненный стиль Белого оказывается результатом не сознательной, ревнивой попытки утаить гнозис от непосвященного профана, но самой природой оккультного откровения. В этом смысле творчество Белого «самозащитно»; оно не может быть исчерпывающе понято читателем, который не готов предпринять известную интеллектуальную подготовку и открыть свое сознание алогичному, интуитивному, ассоциативному (то есть «символическому») способу мышления.
А.Белый
Европейский
пуп мира вовсе не в Гёте, Ницше и других светочах культуры: до них европейцу дела нет. Гёте и Ницше переживаются в России; они — наши, потому что мы, русские, единственные из европейцев, кто ищет, страдает, мучается; на Западе благополучно здоровеют.Ученые мира
Автор-творец, обращаясь к небольшой, но мыслящей аудитории, требует от этой аудитории, чтобы она привнесла некую часть своего опыта (а также значительную часть детективной страсти) в чтение и перечитывание его творчества. Белый не является «соболезнующим» автором: он никогда не оскорбляет читателя объяснением очевидного.
Федор Гладков
Не работаю — озяб душой.
Ученые мира
Это новое отношение к читателю, развивающее отдельные интонации «Вечеров на хуторе близ Диканьки», противостоит прежде всего просветительской модели «учитель — ученик», которая вытекает из формулы «литература — учебник жизни». Оно противостоит также любой модели, обращенной ко всем, именно потому, что предполагает отбор читателей на основе «языкового заговорщичества».
Федор Гладков
В литературе — перемены: Тройский хотя и остается до съезда председателем Оргкомитета, но — de facto не у дел. Во главе стал Фадеев со своей группой.
А.Белый
Я был радостно взволнован вашим Письмом; но эта радость, радость отклика (совестия: «сердце сердцу весть подает», «вы — письмо, написанное в сердцах», апостол Павел) тут же стала переходить в горечь от мысли, что волнение отклика, мгновенно вспыхнувшее, ищет слов, взывает к бумаге; покатится по железной дороге и т. д.; пройдут дни… Я по природе косноязычен. Мне слова, как коктебельские камушки: надо их долго ловить, долго складывать, чтобы целое их отразило переживание, лейтмотив которого внятен; а чисто композиторского умения превратить его в звук — нет: слова отняты; все эти недели переживаю себя бездарным, немым; косноязычие — основная мука моя; лишь шестнадцати лет овладел я языком; никому, верно, не давалась способность к речи с таким трудом. Слово всегда во мне трудно нудится; с детства я был напуган пустотой обиходных слов; и оттого: до шестнадцати лет все слова были отняты у меня; я волил больших слов; их — не было; нет и поныне.
Ученые мира
Не останавливаясь на очевидной тематической связи «Петербурга» с «Бесами», отметим, что нынешняя стадия изучения поэтики «Петербурга» позволяет нам поставить вопросы, касающиеся глубинного родства главного творения Белого с этим «отклоняющимся от нормы» детищем романной техники позднего Достоевского, родства, которое проявляется прежде всего на уровне повествования в структуре и фактуре его. В структуре повествования открытием Достоевского, подготовившим «модернистскую революцию» XX века, нам представляется немаркированное колебание дистанции между уровнями автора, повествователя и персонажей. Эту технику символистский роман, прежде всего в лице Белого и Сологуба, разовьет в высоко эстетизированную игру приемом смены повествовательных масок, благодаря чему и совершится принципиально новое явление — обнажение проблематики субъекта текста. Игра смены повествовательных масок, столь характерная для «Петербурга», выносит к порогу сознания читателя факт сделанности литературного произведения и статус автора в нем, а постоянная конфронтация плоскости повествователя с плоскостью героев (и с плоскостью читателя) заставляет читателя — буквально гоняемого по системе этих уровней, иногда в рамках одного абзаца — предельно ощутить швы конструкции.
А.Белый
Кормят нас превосходно, почти до отвала, кухня — прекрасная.
Старец Зосима
Повсеместно ныне ум человеческий начинает насмешливо не понимать, что истинное обеспечение лица состоит не в личном уединенном его усилии, а в людской общей целостности. Но непременно будет так, что придет срок и сему страшному уединению, и поймут все разом, как неестественно отдалились один от другого. Но до тех пор надо все-таки знамя беречь, и нет-нет, а хоть единично должен человек вдруг пример показать и вывести душу из уединения на подвиг братолюбивого общения, хотя бы даже и в чине юродивого.