Лабиринт Осириса

Вот только бы избавиться от уколов совести. Смириться с тем, что он позволит убийце сорваться с крючка.

Но еще вопрос, сорвется ли убийца? Положить дело на полку не означает закрыть навсегда. Как сказала Лея Шалев, обстоятельства меняются, и влияние корпорации «Баррен» может ослабеть. Так что речь идет скорее об отсрочке свершения правосудия, а не о его отмене. Если продолжить аналогию с рыбалкой, можно вытащить рыбу, как только она клюнет, а можно дать поплавать на леске, прежде чем выдернуть на берег. В итоге результат один – форель на ужин. Вопрос лишь во времени.

Или он заговаривает себе зубы и пытается подсластить пилюлю, а сам подумывает, не сыграть ли ему роль Фауста: не продать ли душу дьяволу?

Бен-Рой не знал, понятия не имел. Он прокрутил все с самого начала, учел каждый аспект и все взвесил. А в его голове тем временем не умолкая звучал голос Сары. Когда они разъезжались, она сказала: «Чем-то приходится жертвовать, Арие». Никогда ее слова не казались такими верными, как сейчас. Ему предстояло пожертвовать чем-то очень важным – расстаться с частицей себя. Дилемма последних четырех лет свелась к простому бинарному уравнению: он выбирает либо тех, кого любит, либо то, что требует совесть. Черное или белое. Орел или решка. И никаких нюансов. Монета падает либо так, либо эдак.

Однако он никак не мог решиться – его тянуло в разные стороны, разрывало на части. До тех пор, пока, как будто устав от его метаний, не взяла инициативу его рука. Словно по собственной воле, рука достала и включила мобильник. Ему пришли сообщения, но он не стал активировать голосовую почту, а набрал номер. Трубка прижата к уху. Автоответчик. Голос Сары. Удивление на лице Бен-Роя, словно он не сам взял телефон, а кто-то вложил ему трубку в руку.

– Сара… – начал он после того, как, пикнув, включилась запись. – Привет… это я. Хотел извиниться за вчерашний вечер… мм…

Он что-то бормотал, просил прощения, говорил, как ему понравился ужин и какая она красивая. И вдруг в его голове что-то соскочило, и его прорвало:

– Слушай, Сара, мне надо с тобой поговорить. Не по телефону – лично. Кое-что обсудить. Мне предлагают работу. Очень хорошую. В Хайфе. Я больше не буду на передовой, и мы могли бы начать все сначала. Втроем. Думаю, что приму предложение. Я хочу быть с тобой, Сара. Больше всего на свете. С тобой и с Бубу. Настоящая семья. Все остальное не имеет значения. Можно, я к тебе загляну? – Бен-Рой помедлил и, добавив: – Я тебя очень люблю, – разъединился.

Он поступил правильно. Теперь он это понял. Какая-то его часть будет вечно страдать, но такова расплата. Гори все огнем! Сара и его ребенок – единственное, что имеет значение. С чувством вины придется смириться. А «Баррен», надо надеяться, когда-нибудь поплатится. Просто не сегодня. Как сказала Лея Шалев, они люди подневольные и подчиняются приказам. В конечном счете он повинуется тому, что ему велят.

Бен-Рой откинулся на спинку стула и почувствовал себя удивительно спокойно, словно с его плеч свалился тяжкий груз. Но, услышав сигнал мобильного телефона, подался вперед. Он решил, что звонит Сара, и ответил, даже не посмотрев на экранчик трубки. Но звонила не Сара.

– Бен-Рой, это я. Я пытался с тобой связаться. Нам надо поговорить.

Израильтянин почувствовал, как груз снова опустился на плечи. В этот момент он вполне бы мог обойтись без разговора с Халифой.

Луксор

Халифа, весь на нервах, устроился на краешке своего рабочего стола.

– Такова ситуация по нашу сторону границы, – объяснял он, бросая в пепельницу окурок и тут же закуривая новую сигарету. – Если мы собираемся выступить против этих компаний, тебе придется организовать официальную просьбу израильской стороны о сотрудничестве. Будет еще лучше, если удастся подключить американские власти.

Бен-Рой не отвечал.

– Звучит дико, – продолжал Халифа, неверно истолковав молчание израильтянина, – но таковы порядки в нашей стране. У «Баррен» и «Зосер» много связей, поэтому надо – как это говорится? – атаковать их с двух флангов. Как ты считаешь, сколько потребуется времени, чтобы направить нам просьбу?

Снова молчание. Халифа повторил вопрос, решив, что Бен-Роя что-то отвлекло. В трубке послышался то ли тяжелый вздох, то ли стон.

– Нам надо все обсудить.

– Ясное дело. Поэтому я и звоню.

Египтянин нервно рассмеялся, и в его голосе послышались почти безумные нотки. Собеседник не отвечал.

– Бен-Рой?

– Послушай, друг мой, возникли определенные осложнения.

Халифа насупился.

– Осложнения? Что ты этим хочешь сказать?

– Вот что… – послышался новый вздох, словно Бен-Рой подбирал слова. – Короче, дело передали в другое подразделение, поскольку «Баррен» – американская компания и все такое. У корпорации и здесь очень много связей, так что надо вести себя очень осторожно.

В голове Халифы прозвучал тревожный звоночек.

– Я тебя не понимаю.

– Это дело больше не мое. Я им больше не занимаюсь.

Халифа соскользнул с края стола, пепельница упала на пол.

Звон в голове зазвучал сильнее, намного сильнее.

– Ты шутишь?

– Как мне сегодня сказала моя начальница: «Разве по моему лицу заметно, что я шучу?» – проворчал Бен-Рой.

– Тебя отстранили от расследования?

– Похоже на то.

– Но почему? Почему с тобой так поступили? Ты мне утром сказал, что практически раскрыл преступление.

Бен-Рой что-то пробормотал.

– Не расслышал.

– Я говорю, такое иногда происходит.

– И тебя это не волнует?

– Конечно, волнует.

– А по голосу не слышно.

– Поверь мне, Халифа, очень даже волнует. Просто я мало что могу поделать. Я буду тебе вечно благодарен…

– Тогда передай этому другому подразделению, чтобы направили нам просьбу…

– Прости?

– Попроси, чтобы другой отдел направил нам просьбу о сотрудничестве.

– К сожалению, все не так просто.

– В каком смысле? Позвони им, объясни ситуацию.

– Все не так просто, – повторил Бен-Рой с оттенком раздражения в голосе. И еще с чем-то. Халифа не мог бы поручиться, но ему показалось, что израильтянин испытывал неловкость. Он с силой затушил сигарету и подозрительно наморщил лоб.

– Что происходит?

– Ничего не происходит.

– Тебя отстранили от расследования, а ты утверждаешь, что ничего не происходит?

Бен-Рой молчал.

– На тебя надавили?

– Не понимаю, что ты хочешь сказать.