Лабиринт памяти

— Я люблю тебя, Гермиона, я… — повторил Драко, слегка качая головой и растерянно глядя на неё, словно произнёс эти слова впервые, хотя в какой-то степени так и было.

И в секунду, когда буквы просочились сквозь неё, когда они влились ей под кожу и уже там собрались воедино, образуя нечто столь огромное, что, казалось, сердце, не выдержав, вот-вот разорвётся на пике счастья, она выдохнула:

— Ты просто представить не можешь, насколько это сильно у меня.

Гермиона знала — он поймёт, что слова «любовь» ей недостаточно, что его для гигантского, навсегда сразившего сердце чувства безнадёжно мало.

И, когда он отчаянно прикоснулся к её губам своими, одновременно пытаясь расстегнуть дрожащими руками платье, когда стянул его и помог ей избавить себя от одежды, а потом, очевидно, едва не сгорая от возбуждения, принялся медленно, чувственно покрывать её поцелуями везде, куда только падал взгляд, шепча о том, какая она… Невозможная, необыкновенная, просто идеальная для него… Тогда Гермиона и осознала: он ей верит и понимает, что она говорит правду. Вернее, что она просто не может её сказать из-за нехватки слов, которые люди просто ещё не придумали, чтобы описать чувство, выходящее за рамки обычной любви, которое могло как погубить, так и подарить человеку жизнь, до краёв наполненную смыслом.

Смыслом, заключающимся в том, чтобы наслаждаться каждым днём, каждой минутой и секундой, проведённой рядом с таким же человеком, который кому-то покажется совершенно непримечательным, но для другого, носящего это чувство к нему в груди, он будет целым миром.

Внезапно Гермиона ощутила, как Драко навис над нею и упёрся в неё плотью. Её тело вмиг отозвалось новой ноющей волной возбуждения, ударившего в пах, и она слегка подалась навстречу, сама немного насаживаясь на него, потому что больше не могла терпеть, потому что ей это было настолько необходимо, что, казалось, ещё немного и она сойдёт с ума.

— Посмотри на меня, — услышала она сдавленную просьбу и открыла глаза, встретив тёмный от еле сдерживаемого желания взгляд, в котором при этом было оно — то, что больше любви.

Прямо как у неё, точь-в-точь.

И Гермиона внезапно осознала: да, они не могут выразить это словами, но они это слышат благодаря взглядам друг друга.

А когда Драко мягко качнулся вперёд, медленно растягивая, заполняя её до конца, она поняла ещё и то, что ничто не сможет полнее передать это всепоглощающее нечто, чем то, чем они сейчас занимались.

То, что люди зовут любовью, но для них двоих больше любви.

То, что делало близость совершенно особенной, не похожей ни на что, когда даже неистовость страсти уходила на второй план из-за ощущения полного единения, окончательного растворения в другом человеке.

То, что заставляло её смотреть в глаза Драко, пока он, изо всех сил сдерживаясь, неторопливо двигался в ней, будто пытаясь запомнить это ощущение навсегда,

Спустя какое-то время, наполненное медленными, до пронзительности чувственными толчками, Гермиона ощутила, как он переплёл её пальцы со своими и, вжав их в простыни, увеличил темп, входя так глубоко, что она едва не плакала от наслаждения, хотя, может, так оно и было. И в этот момент она отчаянно боролась с собой, чтобы не закрыть глаза от ощущения испепеляющего её рассудок желания. Она боролась, потому что искренне боялась, что стоит только хотя бы на миг закрыть глаза — и она упустит нечто важное, пусть даже на какую-то секунду потеряет частичку той магии, что творилась между ней и Драко, пока он был внутри неё, пока она была вокруг него и чувствовала, что лучше, чем сейчас, ей не было никогда.

И поэтому она выгибалась ему навстречу, бессвязно шептала что-то и слышала шёпот в ответ, смешанный с её, его стонами и звуком сталкивающихся бёдер, а ещё едва терпела, почти теряя ощущение реальности, но всё же держась благодаря пристальному взгляду серых глаз, в котором было столько желания, восхищения и того самого, выстраданного, прошедшего через многое чувства, что в какой-то миг, когда толчки Драко участились, стали сильнее и неистовее, а она, желая ощутить его ещё полнее, ещё глубже, сама начала подаваться навстречу, Гермиона поняла — она почти не может сдерживаться.

Простонав его имя и сдавленно всхлипнув, она, оттолкнувшись ладонями, заставила его сесть, в то время как сама, оказавшись сверху и крепко обхватив его лицо руками, несколько раз вскинула бёдра, грубо, до конца насаживаясь на него с рваными выдохами так, что каждая частица её существа замерла в тугом напряжении, готовясь к чему-то, что вот-вот выкинет её за границы реальности. Драко крепко сжал её талию и в последний раз особо сильным движением подался вперёд, вжимаясь в неё так, словно готов пронзить её насквозь, и в эту же секунду Гермиона почувствовала, как её накрывает лавина каких-то настолько невообразимых эмоций и ощущений, похожих на взрыв, оглушающий, отбрасывающий куда-то за пределы вселенной, что в попытке не потеряться, не утонуть и не исчезнуть, она крепко обняла Драко, ловя последнюю мысль о том, что внутри неё одновременно разливается его тепло. И это значило, что на этот раз они улетают, растворяются, теряются в ощущениях, но делают это вместе, как она того и хотела.

И она была счастлива, потому что знала — они оба падают, падают, падают, но вместе не ударятся о дно никогда.

***

— Что с нами будет? — уже под утро спросила Гермиона, когда сил хватало только на то, чтобы говорить и лениво перебирать её пряди, пока она лежала, тесно прижавшись к его груди.

Первые лучи рассвета нежно омывали её кожу, выкрашивали мягкие локоны в золотистый оттенок и вообще делали Гермиону такой прекрасной, что Драко, залюбовавшись, сначала и не осознал, что она задала вопрос.

— Я… — начал он, пытаясь найти ответ в бесконечном круговороте едва утихнувших эмоций, и внезапно даже для самого себя ответил: — Не знаю.

Он ожидал, что Гермиона начнёт возмущаться, скажет что-то, но она молчала, лишь как-то по-особенному замерев, будто даже перестала дышать.

— Ты не простил меня, — очень тихо сказала она, и что-то внутри него сжалось.

— Я давно простил тебя, — отозвался он, осознавая вдруг, что говорит сущую правду, которую он так долго не хотел признавать.

Они молчали какое-то время, ещё сильнее прижавшись друг к другу, словно не веря, что это происходит на самом деле, что все болезненные события остались в прошлом, а пропасть, которая разделяла их, исчезла навсегда.

— Я правда не знаю, Гермиона, — хрипло продолжил Драко, казалось, спустя вечность. — Мы причинили друг другу слишком много боли. Я причинил, — он нахмурился, — и я понимаю, что не хочу, чтобы ты снова страдала из-за меня.

— Я сделала куда больше, Драко, и это меня волнует, — спустя какое-то время призналась Гермиона, и он обнял её чуть крепче, желая успокоить. — Я просто порой до ужаса уверена, что мы сможем остановиться, что мы сможем прекратить причинять друг другу боль и будем счастливы вместе. Но потом я начинаю сомневаться, а выдержим ли мы? Смогу ли я сама больше никогда не совершать ошибок, которые могут опять ранить тебя?

Он задумался. Действительно, они хоть и любили друг друга, но их чувства были настолько истерзаны и измучены, что было ощущение, соверши кто-то из них ошибку ещё раз — другой просто не выдержит.

Они с Гермионой были слишком зависимы в своей любви и из-за этого уязвимы. Насколько Драко знал, во всех парах кто-то любит немного больше, но не в их случае.

И это таило в себе опасность. Ведь они будто держали хрупкие сердца друг друга в ладонях и могли в любой момент погубить их, неосознанно сжав и раздавив, что пугало по-настоящему.