Лабиринт розы

— Ты не перестарался?

Алекс казался спокойным, но, смирившись с тем, что романтические выходные понемногу подходят к концу, он снова ощутил ту же тревогу, которая овладела им два дня назад, после разговора с Кэлвином.

— Просто показал, к чему может привести лихачество на дорогах, — огрызнулся Саймон, и Люси с удивлением отметила, что он нервничает. — В общем, Алекс, сначала по Эм-три, потом по А-триста три, так?

— В воскресенье все спешат обратно в город, так что доберемся быстро. К шести будем там. Можно позвонить по твоему телефону? Хочу предупредить отца, что мы уже едем.

— Если они общаются с тобой по твоему номеру, то лучше его вообще не использовать.

Саймон подал ему трубку и, дождавшись, когда Алекс и его отец закончат разговор, набрал в грудь воздуха. Он заранее знал, что друзья воспримут его долгий рассказ неоднозначно: слишком уж нелогичной выглядела вся история, и при этом такой незамысловатой, что наводила страх даже на него.

Самым спокойным тоном, который тем не менее не мог полностью замаскировать его гнев, Саймон пересказал им суть своего позавчерашнего ожесточенного столкновения с Кэлвином. За время работы в журналистике ему приходилось встречаться с самыми разными людьми. С точки зрения Саймона, его работа состояла в наблюдении за событиями, так чтобы общественность сама могла делать из них надлежащие выводы. Если правильно освещать факты, то все получат о них верное представление. Противники Люси и Алекса были, по его мнению, кучкой фанатиков, которые так непоколебимо уверовали в свою правоту, что вообразили себя выше закона.

— Диктаторы, президенты, религиозные деятели — я всех их вдоволь навидался. Ты же знаешь, Алекс, если Уилл не был занят где-то еще, мы всегда отправлялись в командировки вместе: я писал текст статьи, а его фото ее дополняли. К вечеру мы обыкновенно садились в баре где-нибудь в международном отеле столицы какой-нибудь далекой страны и задавали друг другу один и тот же вопрос: «И как только этим проходимцам удается выйти сухими из воды?» Их болтовня иногда настолько нас возмущала, что мы просто лишались дара речи. Каждый раз мы делали из увиденного разные заключения, но чаще всего поднимали тост за свободу, демократию и западный образ жизни — да пребудет он вовеки! — рассказывал Саймон с несвойственной ему горячностью. — Я поближе узнал Уилла, когда нам вместе пришлось работать в Африке. Нас послали туда для дальнейшего освещения темы о взрывах фугасов, поднятой принцессой Дианой. Мы решили месяц поездить по континенту и завершили путешествие в гостинице «Полана» в Мапуту. Мозамбик тогда только оправлялся после гражданской войны: ужасающая нищета на фоне традиционной колониальной обстановки, дети, пинающие на грязных улицах жестянку из-под кока-колы, потому что у них нет других игрушек… Уилла все это очень впечатлило. На следующий день нам пришлось наблюдать последствия взрыва. Бомба, которую сбросили непонятно для чего, попала в автобус — в нем ехали только женщины с детьми. Для всех нас это было совершенно непостижимо: до какого же предела могут дойти некоторые люди, чтобы отстоять свое политическое мировоззрение… У меня на руках умерла, истекая кровью, пятилетняя девочка, а Уилл так и не смог щелкнуть затвором… Он, конечно, понимал, что люди должны видеть такое, но признался, что его снимок будет сродни насилию. А совсем недавно нам даже не пришлось посещать страны третьего мира в погоне за ужасами: мы вместе очутились в Вашингтоне и с раскрытыми ртами обозревали разрушения и столб дыма, несколько дней поднимающийся над Пентагоном. В воздухе летали клочья пепла, и мы поневоле вдыхали омерзительную вонь пожарища. Понятно, что эти события спровоцировали панические настроения, и экстремистские религиозные элементы различных вероисповеданий использовали их в собственных целях. Поимка Саддама, подрывники-самоубийцы и религиозные фанатики всяческого толка — каждая группировка норовила представить эти события, как ей выгодно…

Саймон опасался, что его сбивчивые рассуждения помешают его друзьям понять, что угроза, нависшая над ними, вполне реальна.

— Алекс, мне кажется, Уилл ударился в героические приключения после смерти матери, чтобы разобраться в самом себе — своей неугомонности, неспособности к оседлой жизни, — а вернее всего, чтобы хоть как-то примириться с повсеместной несправедливостью. То, во что он в результате ввязался, вполне могло стоить ему жизни. Поговорив с Кэлвином, я начал сомневаться, что падение в реку было случайным.

— Я и сам всегда так думал, — подхватил Алекс, — а новые подробности окончательно убедили меня — как, впрочем, и тебя, — что тут не обошлось без злого умысла. Но давай не будем никого обвинять, не имея на руках доказательств. И еще одна просьба, вернее, требование ко всем вам: не говорите о наших подозрениях отцу. Мне и самому нелегко со всем этим справиться, а ведь смерть в моей работе — обыденное явление. И мне кажется… — добавил Алекс после недолгого размышления, — что будет лучше пока не посвящать его в мотивы моей поездки во Францию вслед за Люси. Я сам расскажу ему, когда сочту, что уже пора, но за последний год на него свалилось столько всего, что я, честно говоря, боюсь лишний раз его тревожить. — Он перевел дух и снова обратился к приятелю: — Саймон, объясни ты мне, ради бога, чего они добиваются? И заодно — кто они такие?

— Мне кажется, если они чего-то и добиваются, то вовсе не «ради бога», Алекс. Они считают, что документы, которые вы откопали вместе с Люси, — это пропуск к спасению. По их убеждению, эти бумаги укажут им путь к чему-то такому вроде ковчега завета, что поможет им наладить общение с ангелами, из которого выяснится точное время и прочие подробности грядущего Вознесения. Или же они хотят проверить, не записал ли уже все это Ди собственноручно более четырехсот лет назад… Если верить Кэлвину и бытующей легенде, Ди закопал эти протоколы от греха подальше, потому что они жгли ему руки. Похитив Люси, они получили найденные вами рукописи, но теперь оказалось, что у них лишь часть всей головоломки. Они требуют предоставить им недостающую часть, и их не интересует, знаете ли вы, где ее взять. Ждать они не собираются.

Все это время Люси помалкивала, вникая в смысл вопросов Алекса и в невнятные объяснения Саймона, но наконец не выдержала и прервала его:

— Извини, Саймон, но я совсем запуталась. О чем ты говоришь? И о ком? Что значит «Вознесение»?

Грейс прекрасно поняла, чем вызвано замешательство подруги: Саймон волновался и выходил из себя, утрачивая свою обычную способность четко и ясно излагать усвоенные им разрозненные сведения. Она давно заметила, что он на скорости меняет полосы движения и очень неровно ведет машину.

— Мы обсуждаем все это с тех пор, как ты повидался с Кэлвином, так почему бы тебе не отмотать назад и не рассказать им, что ты от него узнал? И нельзя ли ехать чуть-чуть помедленнее? Он немного расстроен, — пояснила Грейс, обернувшись к Алексу и Люси.

— Верно-верно, Грейси. Извините. Люди, которые интересуются вами и твоим предком, Алекс, называются библейскими фундаменталистами, хотя это не совсем подходящее определение, поскольку оно включает в себя больше, чем требуется. Нам же важнее всего уяснить, что друзья Кэлвина — это всего лишь горстка среди бесчисленного множества тех, для кого авторитет религии непререкаем и не терпит никакой критики в свой адрес. Под этим подразумевается, что определенные предписания и повеления, вычитанные в Библии, должны не только стать достоянием широкой общественности, но и навязываться в законном порядке. Эти люди одержимы борьбой с подрывом религиозных устоев — в их единоличном понимании — и стараются внедрить их повсеместно. Разумеется, они христиане, а не мусульмане, хотя все их мышление, все грани их мировоззрения пропитаны довольно-таки бескомпромиссной и, по сути, антихристианской моралью. Эти люди проповедуют креационизм, поносят Дарвина и утверждают, что вся духовная истина уже познана и систематизирована. Более всего их привлекает Апокалипсис, а все заметные исторические события в их интерпретации являют наглядный пример космических борений. Для них Иисус вовсе не Агнец Божий и не Спаситель, а кровожадный Мессия, взыскующий отмщения.

— Кстати, не со здоровой головы все это придумано, — вмешалась Грейс.

— Да, я совершенно с тобой согласен, — откликнулся Саймон. — Итак, эти библейские фундаменталисты, дружки Кэлвина, ни минуты не сомневаются, что второе пришествие Христа вот-вот состоится. Один из христианских догматов основан на неотвратимости второго пришествия, но они вознамерились слегка его ускорить, и им нет разницы, сколько для этой цели предстоит взорвать автобусов с женщинами и детьми, — лишь бы приблизить реализацию своей мечты.

Он снова прервался, ожидая реакции слушателей, но никто из них даже не шевельнулся. Люси рассказ Саймона просто ошеломил. Она тихо сидела, полуослепленная вспышками фар машин, летящих им навстречу по соседней полосе, ведущей к Лондону, и безотчетно сжимала руку Алекса.

— Мы подошли к самой сути, — продолжал Саймон тем временем. — Первые роли во втором пришествии эта группировка отводит истинно верующим — они-то и будут в буквальном смысле подняты с земли на небеса. Так, по их представлениям, и выглядит Вознесение, Люси.

— С земли на небеса? Что, так прямо и подняты? — усомнилась Люси.

Ей показалось, что Саймон опять иронизирует.

— Как та женщина в книге «Сто лет одиночества», — поддакнул Алекс. — Она была слишком прекрасна, чтобы лежать в могиле, поэтому завернулась в простыню, которую вывешивала для просушки, и вознеслась на небо.

— О, вовсе не так поэтично, как у Маркеса, и далеко не так духовно и возвышенно! Но как ни странно, сама идея получила распространение благодаря христианской научно-популярной книжной серии, растиражировавшей весь этот бред и продающейся на ура. Тем не менее для многих американцев это совсем не вымысел, поэтому я соглашусь, Алекс, что твое сравнение вполне допустимо. Но по данному сценарию лишь избранные — элит-клуб самых бессовестных — удостоятся столь желанного похищения. А мы, то есть все остальные заблудшие души — в нашу группу включено большинство представителей здравомыслящего и гуманистически настроенного христианского общества плюс миллионов этак шестьсот китайцев, триста миллионов азиатов и не знаю сколько мусульман, сикхов, евреев, а также непременно все циники вроде меня и люди науки вроде тебя, Алекс, — все мы останемся, как говорится, на бренной земле, чтобы копошиться здесь дальше или, может, чтобы убирать оставшийся после Вознесения мусор. И пока сумасшедшие профессора из колледжа Кэлвина станут распивать со святым Петром шампанское, мы, гуманисты и миряне, будем ввергнуты в самую гущу Армагеддона и, очевидно, захлебнемся в крови этого грандиозного сражения. По крайней мере, они на это очень надеются.