Лабиринты наших желаний
Шрифт:
— Не надо. У меня поезд через двадцать минут. Сейчас пойду загружаться.
— Напиши, как доедешь.
— Хорошо.
— Обнимаю тебя!
— И я тебя, Стась.
***
— Алло.
— Игорь, это Стася. В общем… — Девушка тяжело вздохнула. — Мне запретили рассказывать, но я расскажу. Я думаю, Ксюша поступает неправильно. Ты должен знать.
— Знать о чём?
Ручка, которую Игорь в этот момент держал в ладони, страдальчески затрещала, так сильно он её сжал.
— Ксюша написала мне
— Да.
— Ксюша не сказала, что случилось. Но голос у неё… похоронный марш, а не голос. Я тебе сейчас дам её телефон… Только ты не звони пока, ладно? Психанёт ещё. У неё поезд через двадцать минут, он вроде часов четырнадцать идёт. Позвони лучше завтра утром, когда она уже в Чебоксарах будет. Может… — Стася запнулась. — Может, ей там легче станет.
— Если бы я знал, что случилось… — пробормотал Игорь и вновь сжал ручку до треска. — Я ничего не понимаю, Стася. Она совсем ничего не сказала?
— Нет. Только то, что ты её не обижал. И что ты самый лучший.
— Но кто-то ведь её обидел.
— Скорее всего. И мне кажется, я знаю, кто.
***
Мерное покачивание вагона, стук колёс.
Ну, вот и всё. Должно быть легче, ты же едешь домой. Только почему-то не легче. Совсем. Ни капельки.
Потерпи ещё немного, потерпи. Завтра будет легче. Или послезавтра. Или через три дня. Ну хоть когда-нибудь будет легче!
Игорь… ищет, беспокоится. А потом увидит видео Андрея — и начнёт презирать Ксюшу. И неважно, что именно наврёт Андрей — там наверняка прекрасно видно, как она наслаждается происходящим. Этого вполне достаточно…
Горько, как же горько.
Ксюша начала задыхаться, и чтобы отдышаться, вышла в тамбур, прихватив с собой сумку. Чемодан её убран, да и нечего там воровать, одна одежда-обувь. А вот сумку оставлять — безумие.
Встала возле двери, прислонилась лбом к прохладному стеклу. Плевать, что грязное. Она грязнее этого стекла.
На улице хлестал дождь, и ветер был такой силы, что деревья гнулись к земле, словно умоляли его стихнуть. Тёмное, хмурое небо, потоки воды, завывание ветра… Всё это настолько отражало душевное состояние Ксюши, что она даже усмехнулась.
А потом стала тихонько, еле слышно, чтобы никого не потревожить, напевать одну давно заученную песню.
— Летят воздушные шары, и самый светлый в вышине — твоя душа.
Он отрывается легко, а мы стоим и смотрим в небо, не дыша.
И слава Богу, дождь пошёл, и сквозь завесу ты моих не видишь слёз.
Ты выше радуги уже. Сияют лица горожан: воскрес Христос!*
(*«Всего лишь смерть» — песня группы «Белая гвардия».)
И под конец она уже плакала.
Просто не могла иначе.
*
Утром, когда поезд прибыл в Чебоксары, Ксюша не поехала к бабушке. Сначала ей нужно было в другое место, и она, оставив чемодан в камере хранения, направилась к родителям.
На кладбище.Погода была хорошая — здесь дождь ночью явно не шёл, — в небе сияло солнце, и воздух казался чистым, прозрачным, невесомым. Но этот невесомый воздух с трудом входил в лёгкие, словно там что-то застряло, почти как кость в горле, и теперь никак не может оттуда выйти. Мешает.
Да ещё и слёзы, которых набегало всё больше и больше, пока она ехала, а потом шла к кладбищу, где восемь лет назад были похоронены её родители.
Но она не забыла к ним дорогу. И никогда не забудет.
Место было ухоженным, трава подстриженной — значит, бабушка заходила совсем недавно. А вот она, Ксюша, приезжает редко… и каждый раз задыхается здесь. Но сейчас она задыхалась не из-за кладбища и осознания того, что папа с мамой лежат там, в земле, тогда как она ходит по ней. Совсем не из-за этого…
Сначала Ксюша опустилась на колени, а затем, не выдержав, полностью легла на траву, вцепилась в неё всеми пальцами, чуть ли не выдирая с корнем, и закрыла глаза, прижимаясь к могиле родителей. Словно хотела к ним.
Впрочем, она действительно хотела. Но не могла.
Ксюша ничего не говорила, просто поглаживала землю, ощущая, как трава щекочет ладонь, и вспоминала. И думала.
Странно, но впервые за последние годы она не чувствовала злости и обиды на маму. Их будто вырвало из Ксюшиной души, выбросило, как что-то ненужное. И вместо этого там теперь было нечто другое… Похожее на то чувство, что она испытывала в глубоком детстве, любя родителей абсолютно и непререкаемо.
И тихая нежность лилась теперь из Ксюши, будто бы впитываясь в землю. Нежность к ним обоим, не только к отцу. За то, что были. За то, что любили. И за то, что остались в её душе даже несмотря на свою смерть.
Она не заметила, как задремала. Но сон этот был недолгим.
«Вставай, Юшенька», — раздалось у неё над головой.
Она поморщилась. Зачем вставать? Здесь так хорошо…
«Вставай. Ты должна жить, Юша!»
Отец говорил горячо и отчаянно, словно боялся за неё.
«Вставай, моя девочка!»
Услышав это «моя девочка», Ксюша задрожала… и проснулась.
И сразу охнула, ощутив, насколько замёрзла. Она была как ледышка. И скорее всего, такая же синяя…
Встала, растёрла тело руками. Улыбнулась и, сделав шаг вперёд, легко погладила ладонью простенький родительский крест.
— Люблю вас, — прошептала Ксюша. Вздохнула и, развернувшись, поспешила по направлению к выходу с кладбища.
И кажется, теперь она могла дышать.
54
***
Ночью Игорь почти не спал и теперь возвращался в Москву с головой, похожей на чугунную. Всё прекрасно в работе — и полнейший хаос в личной жизни.
Впрочем, благодаря Стасе этот хаос удалось несколько упорядочить. Вот только разве от этого легче? Нет, конечно. Просто бразильский сериал какой-то.
Бедная его девочка. Бедная Ксения. Как же она выдержала? Какую колоссальную силу воли, духа и мужество надо иметь, чтобы не сломаться. Не убежать. Держать лицо.