Лабиринты сознания

Старик, без трепыханий, слетел с лавки и при падении с хрустом стукнулся головой о бетонный пол.

Я после своих спонтанных действий съежился так, будто меня окатили ледяной водой.

Меня повергли в шок две вещи: я не мог себя контролировать и нанес этот удар в состоянии, которое мне было совершенно не подвластно, и старик оказался настолько реальным, что я едва не сломал себе ногу о его голову.

Но боль в голени, которая, собственно, и соприкоснулась с черепом деда, меня волновала меньше всего. Сильно беспокоил тот факт, что он лежал на полу, подергивая ногой, видимо, в конвульсиях, а из носа сочилась кровь, в скором времени образовавшая целую лужу.

Все, хана мне! Версия, что меня подставили, потеряла свою актуальность окончательно. Даже если настаивать на том, что меня чем-то опоили, и я из-за этого съехал с катушек и принялся убивать ни в чем не повинных людей, все равно сути дела не меняет - я чокнулся и совершил тяжкое преступление, а может два или даже больше.

Мне затошнило, я блеванул, причем там, где стоял. Вытер губы рукавом своего не такого уже белого, как раньше, халата, и с очередным приливом тошноты рухнул на пол в бессознательном состоянии.

Пришел в себя. Шишка, которую заработал при падении, болела жутко. Не далеко от меня все так же лежал, распластавшись на бетоне, старик. Глаза у него открыты, но ни малейшего признака жизни в них нет.

К вони, которая от него исходила, добавился еще и омерзительный запах крови.

Сколько времени я был без сознания - сказать сложно, но очевидно то, что в камеру еще никто не входил, иначе, вряд ли сейчас здесь стояла такая могильная тишина.

А вот эти приближающиеся голоса и стук открывающихся замков указывают на то, что эта тишина сейчас кем-то будет нарушена.

Дверь открылась со знакомым скрипом. Через дверной проем в камеру хлынул свет. Я лежу спиной к выходу, поэтому не могу видеть, кто именно вошел в камеру.

– Ничего себе!
– откровенно удивился вошедший, - товарищ майор, здесь задержанные друг друга поубивали, - закричал он.

Довольно быстро камера наполнилась людьми. Ажиотаж от произошедшего понятен - хлопот теперь им добавится, как ни как -ЧП.

Я же лежал неподвижно, так как корчить из себя адекватного здравого человека не было ни малейшего желания. Я сошел с ума, так какой смысл париться о том, как теперь следует себя вести. Лучше всего - никак себя не вести!

– Твою мать! Ну почему это должно было случиться именно в мою смену, - заорал один из присутствующих.

Кто-то подбежал к старику, пощупал пульс на шее.

– Этому кранты.

Вот и за мою глотку схватились. Но глаза я намеренно не открываю.

– Этот живой.

– Тащите его на выход! Зовите экспертов. Черт, ну на хрен оно мне нужно!

Меня положили на лавку, лицом вверх. Кто-то додумался оттянуть мне веко, чтобы проверить, как мой зрачок реагирует на свет. Затем руководствуясь скорей инстинктом, а не медицинскими навыками, ударил меня несколько раз ладонями по щекам.

– Ты в порядке?
– обратился с вопросом нависший надо мной человек, - что у вас там произошло?

– Что ты там с этим стариком мог не поделить?!
– все тем же раздраженным голосом захрипел, как видимо, старший смены, с которого в первую очередь и спросят за это чрезвычайное происшествие.

А вот и тот, который сразу же начнет спрашивать. Старый полковник залетел за решетку, где меня приводили в чувства.

– Товарищ полковник, у нас тут , - растерянно и неудачно начал докладывать дежурный майор.

– Да я вижу - что у вас тут!

Он, не входя, заглянул в камеру, где уже орудовали в белых халатах и резиновых перчатках эксперты.

– Этого, в халате, недавно привезли А тут дед без документов его тоже , - совсем запутался в своих объяснениях майор.

– Ты какого хуя к нему старика посадил? У тебя что, совсем мозгов нет?!
– взбесился полковник, - засунуть бомжа к подозреваемому в убийстве...!

Он не бомж. У него есть, где жить. Точней было.

Крики, топот ног, шум, создаваемый суетой, удалялся, и я опять погрузился туда, где царят темнота и тишина. Нет ни запахов, ни ощущений. В общем, я отключился.

ГЛАВА 9

Маленькая комната с высокими потолками. Я лежу на кровати, которая является в ней единственным предметом мебели.

Глаза открыты. Белый потолок, как экран в кинотеатре, но вместо ленты картинку дают блуждающие по кругу мысли.

Злополучный гостиничный халат сменила не менее специфичная одежда. На мне - больничная пижама. Штаны и рубашка с длинными рукавами изначально были белые, но время и многочисленные стирки изменили их цвет ближе к желтому.

На окне, которое открывало вид на больничные корпуса, изрядно поржавевшая решетка, дающая понять, что свобода действий ограничена.

Нет, это не очередное перемещение. Теперь мне не приходиться ломать голову над тем, как я сюда попал.

Если раньше я был сильно озадачен тем, почему со мной происходят немыслимые вещи, то теперь мне стало понятно, что ясность и последовательность сознания сохраняется только при наличии здравого рассудка. А на меня это уже не распространялось.

После того, как в камере при отделении милиции я прервал жизнь ни в чем не повинного старика, моя жизнь потекла в сопровождении людей в погонах и медицинских халатах.

Стресс, вызванный тем, что я убил человека, порвал последнюю струну моих перетянутых нервов. Вопрос о моей вменяемости был исчерпан окончательно, после того как я не смог совладать с собой и ударил старого бомжа.

Желание говорить с кем-либо и о чем-либо у меня отпало, и все следственные действия и медицинские экспертизы отмечались только моим физическим присутствием.

Все попытки следователей и психиатров разговорить меня не увенчались успехом, несмотря на все их старания.

Каждый из них, в силу своих профессиональных качеств и навыков, применял свою методику. Сотрудники милиции пробовали вытянуть из меня хоть слово в основном путем запугивания и заезженного «спектакля» - плохой полицейский и хороший полицейский.

Один рисует совсем не радужную перспективу дальнейшего существования, а другой должен вступить ровно тогда, когда подследственный будет напуган до явных признаков тошноты и будет готов на все, только бы смягчить свою участь. Именно в этот момент, условно хороший полицейский, до боли доброжелательным голосом, объясняет, что все не так плохо, и он лично сделает все от него зависящее, если тот перестанет отпираться, в моем случае отмалчиваться, и начнет всеми силами помогать следствию.

– Ты хоть понимаешь, какой срок тебе светит?
– говорил «плохой», - ты своим молчанием только себе хуже делаешь. Ты для нас вообще вариант праздничный - нам ничего доказывать не надо. То, что ты в гостинице бабу завалил, доказательства не требует, улик выше крыши. Про старика, я вообще молчу! Надо же, прямо в отделении милиции человека уделать.