Лабух

— Товарищи, что всё это значит? — растерялся никак не ожидавший подобного начальник отделения.

— Да ты что, — напустилась на своего необразованного супруга Зося. — Это же самый гениальный музыкант и исполнитель во всей России!

— Неужели? — не смог скрыть скепсиса милиционер.

— Ты мне не веришь?!

— Кстати, Софья, как вас? — снова переключил внимание на себя.

— Пална, — почти простонала, снова услышав мой голос дама.

— Софья Павловна. Голубушка. Безмерно рад счастливой возможности пригласить вас и вашего уважаемого супруга на наш концерт! Не часто, знаете ли, встречаются истинные любители музыки.

— Нас? — все ещё слабым голосом переспросила женщина.

— Вас! — подтвердил я, всем своим видом показывая, что именно её и никого более.

— Котик, ты слышал? Нас пригласили на концерт…

— Зося, я же просил, не называй меня так на людях!

— Товарищ Фокин, вы тоже непременно должны быть!

— Вот же чёрт! Ладно, буду….

— Правда, для организации концерта нам совершенно необходим наш коллега…

— О чём речь? — снова навострила уши поклонница моего таланта.

— Да так, сидит у нас один…

— Котик, ты арестовал музыканта?!

— Зося!

Правду говорят — любовь зла! Видимо строгий товарищ Фокин питал к своей молодой супруге самые искренние чувства, поскольку решил не расстраивать её более и, взяв в руки карандаш и листок бумаги, коротко набросал на нём распоряжение освободить задержанного Болховского. Потом многообещающе посмотрел на Строгова, очевидно полагая именно его главным виновником свалившихся проблем. Но как бы то ни было, мы сумели получить заветный мандат с размашистой надписью — «категорически приказываю отпустить музыканта Болховского на поруки гражданина Северного! Фокин».

— Семёнова же? — вопросительно посмотрел я на Василия.

— Пошли уже, — поторопил меня однополчанин. — Никто не будет придираться.

Бывший будённовец оказался прав. Ознакомившийся с запиской мрачный дежурный, ни слова не говоря, послал за арестованным администратором и ещё через пару минут помятый Жорж предстал предо мной.

— Вы? — удивился он.

— Не ожидали?

— Говоря по чести, нет.

— Ну и ладно. Пойдёмте, извозчик ждёт.

— Как вы узнали о моем… положении? — задал явно интересовавший его вопрос Болховский, как только коляска тронулась.

— Случайно.

— И всё-таки?

— Послушайте, Жорж. Пока вы шлялись неизвестно где, я отработал два концерта и чертовски устал. Но вместо того, чтобы отдыхать, отправился вам на выручку.

— Моя благодарность не знает пределов, но…

— Да засуньте свою благодарность себе… в панталоны! Я сделал это не для вас, а для Маши. Поэтому будьте любезны, ведите себя как можно естественней и, ради всего святого, не посвящайте её в ваши шашни.

— Шашни? Вы что, всерьёз думаете, что я был с дамой?

— Ну, что вы! — мой голос просто сочился сарказмом. — Ваше благородие навещали свою любимую тетушку! Бросьте валять дурака. Эта часть города, где вас взяли за филей, вплотную примыкает к нахаловке, «славящийся» легкостью нравов её обитательниц.

— Вы правы, — вздохнул бывший офицер, пришедший после недолгих размышлений к выводу, что эта легенда подходит ему наилучшим образом. — Могу я рассчитывать на вашу скромность?

— Честное благородное слово!

Судя по всему, Болховский не слишком верил в возвышенные чувства красных конников. Но, если подумать, никакого другого выхода не оставалось.

Единственным кто по настоящему был рад возвращению Жоржа, оказалась, конечно же, Куницына! Барышня ещё не ложилась и, увидев возникшего на пороге номера возлюбленного, бросилась ему на шею. Потом дверь за ними закрылась, а ваш покорный слуга поплелся к себе. Оба моих соседа, как ни в чём не бывало, дрыхли, причем Котов ещё и храпел. Ей богу, хотелось разбудить этих двух хмырей, наорать, после чего спросить, кто, собственно говоря, здесь агент, я или они? Увы, нельзя было позволить себе даже такой малости…

Утро возвестило о себе яркими солнечными лучами, падающими через лишенное занавесок окно прямо на мою физиономию. Пока пытался отвернуться и накрыться одеялом сон окончательно пропал. Соседи тоже испарились, и я остался наедине со своими мыслями и скверным от бессонницы настроением.

— Где все? — поинтересовался у встреченного внизу музыканта. Кажется, его зовут Лёва. Трубач он, прямо скажем, весьма посредственный. Зато всегда всё и про всех знает, причём с удовольствием делится этой информацией со всеми кому «повезло» встретиться на его пути. Иначе говоря, жуткий сплетник.

— Юрий Андреевич с Марией Георгиевной отправились на прогулку. Господин Котов тоже куда-то ушёл, а вслед за ним Могилевский. Остальные на месте. Пока.

— Трезвые?

— Конечно!

— Ладно, отдыхайте раз есть время.

— Николай Афанасьевич, давно хотел с вами переговорить, — не желал отстать от меня добровольный информатор. — Позволите буквально пару слов?

— Чего тебе?

— Видите ли, для меня большая честь работать с вами! Наш коллектив создан совсем недавно, но я успел очень многому научиться. Иногда даже кажется, что мы всю жизнь работали вместе.

— Устал что ли?

— Э… нет, конечно. Скажу больше, мне хотелось бы и дальше работать с вами!

— Только тебе или ещё есть желающие?

— Конечно! Весь джаз банд просто мечтает об этом, но… Николай Афанасьевич, вы позволите быть откровенным?

— Валяй!

— Маэстро! — прочувствованным голосом начал Лёва, — разве это музыканты? Нет, конечно, кое-что могут и они, но это же ни разу не ваш уровень! Рядом с вами должны быть настоящие профессионалы…

— Такие, как ты?

— Я ещё учусь, — дипломатично ответил не совсем ещё потерявший совесть интриган. — Но есть те, кто гораздо не хуже… то есть я хотел сказать…

— Лёва, вы тратите моё время и нервы! — спародировал акцент свойственный некоторым его соплеменникам. — Если у вас есть что предложить, так не томите! Хотел уже сказать, становитесь на колени и гоните кольцо, но таки вспомнил о своем поле…

— Вы всё шутите.

— Смелее, тореадор!

— Например, есть Яша Рубинштейн — прекрасный пианист. Или Соломон Гершевич, который играет, может быть чуточку хуже самого Паганини!