Лачуга должника

Дядя Дух, торопливо выйдя из библиотеки, сразу устремился в противоположную дверь — в чью-то каюту. Через несколько секунд он выбежал оттуда и направился по коридору в сторону кают-компании.

— Час от часу не легче! — тревожно сказала Марина. — Поверь, он здесь неспроста! Он фанатик! Ты должен предупредить Терентьева!

— Марина! Марина! — воскликнул я. — Ну о чём я должен предупредить Терентьева? Да, дядя со странностями, но разве может замыслить он что-либо заведомо дурное!

— От него всего можно ожидать!.. Вот увидишь… Я показал жене и детям корабельный информаториум, рубку визуальной вахты, госпитальный сектор, сауну, камбуз, лаборатории. В спортзале Нереида и Арсений принялись было играть в рюхи, но в это время по локальной передающей системе послышался голос космоштурмана:

— Провожающие! Прощу распрощаться с отлетающими и покинуть «Тётю Лиру» в течение пяти минут!

Расставшись с Мариной и детьми, на верхней палубе я опять мельком увидел дядю Духа. Портфель его утратил недавнюю округлость. У меня шевельнулось неясное подозрение, захотелось подойти к ароматологу и спросить напрямик, что он делал на корабле. Но дядя Дух уже взвился в высоту на своём универвеле.

Вернувшись в каюту, я застал Павла Белобрысова в понуром состоянии. От него явственно пахло безусловной водкой. Он сидел в кресле, уставясь глазами в пол. При виде меня он встал и продекламировал с пафосом:

Мы на небо отбываемНе такси и не трамваем, —Выпьем стопку коньякаИ взовьёмся в облака!

Затем, уже с улыбкой, от протянул мне листок бумаги:

— Читай, Стёпа! Это прощальный привет матушки-Земли… Понимаешь, я тут, извини, в гальюн на минутку удалился, а вернулся — на столике это вот воззвание лежит… Упорный человек твой дядюшка! В старинные времена из него великий мученик науки мог бы получиться или, наоборот, жгучий прохвост!

На листке зелёным светящимся шрифтом было напечатано следующее:

«Отважные космопроходцы!!!

Меня не будет с вами в пути, но я буду незримо присутствовать на корабле вашем как КОМЕНДАНТ ПО ЗАПАХАМ.

Дабы внести в жизнь вашу ароматическое разнообразие, я снабдил «Тётю Лиру» набором ароматов высокой концентрации. Запахи будут варьироваться в течение всего полёта. Появление запахов благовонных и антиблаговонных будет происходить по разработанной мной художественно-контрастирующей схеме. Пример: запах Магнолии Цветущей — запах Ила Болотного; запах Розы Весенней — запах Навоза Свежего. Именно такая система сменности создаст вам ощущение многогранности и полноты бытия.

Сохранность ароматических веществ и своевременность их распространения гарантируются высокой прочностью и термоустойчивостью микробаллонов Елецкого и точностью действия пробок Тетмера [14] .

На первую декаду вашего полёта считаю нужным ввести в действие Запах Кошачий, дабы даровать всем вам ощущение домашнего земного уюта.

Пусть радость принесут вам земные ароматы на вашем небесном пути!

Комендант по запахамФ. Благовоньев»

14

Пробка Тетмера имеет свойство самоуничтожаться в точно заданный срок.

Прочтя эту прокламацию, я подумал, что жена моя, быть может, и права: в действиях дяди Духа есть нечто фанатическое.

В дальнейшем выяснилось, что микробаллончики он успел широко распространить во многих помещениях «Тёти Лиры». Вскоре значительная часть их была найдена и уничтожена, но какое-то количество уцелело, ибо некоторые из них дядя ухитрился спрятать в самые неожиданные места: в тепловентиляционные прорези, в малые контейнеры техсклада, в складки изолировочной обивки аудиториума. Отдельные серии баллончиков были снабжены полимагнитной облицовкой и покрыты «хамелеоновой» краской [15] , что затрудняло их обнаружение.

15

Хамелеоновая краска — мимикрическое химическое покрытие, при котором предмет, попав в любую цветовую среду, немедленно приобретает окраску этой среды. Применяется главным образом в дизайне.

Однако вернусь к дню нашего отлёта.

Едва я успел прочесть воззвание дяди Духа, как из динамика послышался голос Терентьева:

— Уходим в пространство! Каждый занимает свою компенсационную камеру!

Мы с Павлом открыли две узкие дверцы в переборке каюты и вошли в некое подобие шкафа, весьма тесного. Мы стояли рядом, нас разделяла только решётчатая стенка. Дверцы автоматически закрылись: охватывая, оплетая меня, выдвинулись эластические щупальца. Запахло озоном и каким-то лекарственным составом.

Белобрысов и здесь не мог отказать себе в удовольствии пошутить в рифмах; как бы сквозь сон услыхал я его голос:

В полёте свою проверяя судьбу,Два парня стоят в вертикальном гробу.

Но «гроб» сразу же утратил свою вертикальность. Я почувствовал короткий толчок, рывок и ощутил себя уже не стоящим, а лежащим; лёжа я падал куда-то в небытие. А вскоре я уже ничего не ощущал. Меня как бы не стало.

12. Тревожные догадки

— Каждый считает вслух до десяти! — услышал я механический командный голос.

При счёте «десять» дверцы компенсатора распахнулись, и мы с Павлом шагнули в свою каюту. Часы-календарь показывали 14.05. и 14.06.2150 по условному земному времени. Скорость была неощутима; о том, что мы летим, можно было догадаться только по негромкому вибрирующему гудению, доносившемуся из главного отсека, где работал уравнительный альфоратор. На круглом телеэкране, вмонтированном в подволок каюты, мерцали звёзды, разбросанные среди чёрного пространства.

— Первое — извините, граждане, — ощущение от космоса непраздничное, — проговорил Белобрысов, садясь в кресло у столика. — Всё тело ноет, будто сто стометровок пробежал, а в душе какое-то смутное ожидание.

Какие дьяволы и богиК нам ринутся из темнотыТам, где кончаются дорогиИ обрываются мосты?

— И понимаешь, Стёпа, мне кажется сейчас, будто я видел сон, а теперь проснулся, — но это тоже сон. А потом проснусь во сне — и опять буду во сне. И так без конца…

Скажи мне, на какого псаДались нам эти небеса?..

— Разве ты, Паша, забыл, что врач-синдролог рекомендовал всем нам в течение первых четырёх декад полёта не размышлять на отвлечённые темы и не думать о макропространственных формах материального мира? Он советовал в это время чаще размышлять о вещах и делах земных, вспоминать своих родных, близких.

— А ежели мне никого вспоминать не хочется? — с какой-то странной интонацией произнёс Белобрысов.

Мне стало неловко, я понял, что задел его больное место: ведь он, при всей своей разговорчивости, ни разу не упомянул при мне о своих родных; очевидно, они чем-то обидели его.

— Благ-за-ин, Паша! Извини меня! Постараюсь больше никогда не напоминать тебе о твоих близких, — торопливо высказался я и сразу ощутил, что только усугубил свою бестактность. Павел смотрел на меня хмуро, исподлобья; мне показалось даже, что слёзы навернулись на его глаза.

— Степан, незачем тебе передо мной извиняться, — после долгой паузы проговорил он. — Родни близкой на Земле давно у меня нет, одни только дальние родственники. Может, на Ялмезе кой-кого близкого встречу, на это вся надежда…