Лачуга должника

Когда катер с похоронной командой пришвартовался, а затем был поднят на палубу и опущен в свой отсек, я немедленно доложил Карамышеву обо всём, что произошло за время моей вахты, и (главное!) о том, что я увидел в дальнозор. К моему сообщению он отнёсся невнимательно и недоверчиво и заявил, что это могло мне померещиться из-за нервного напряжения. Я возразил, что я воист, а в воисты зачисляют лишь тех, чья нервоустойчивость не ниже девятого деления по шкале Даниэляна. Но Карамышев гнул своё: «Это вам почудилось». Далее он сказал, что Коренников действительно диагностировал у Стародомова смерть от проказы, но ведь Коренников всё-таки зубной врач, а не терапевт. Из дальнейшей беседы я понял, что участники похорон успели составить свою коллективную гипотезу гибели Стародомова. За год до отбытия на Ялмез астроархеолог вернулся с планеты Латона, где природно-биологические условия очень сложны и почти не исследованы. Вот там он, вероятно, заболел какой-то неизвестной землянам болезнью с длительным инкубационным периодом, здесь же, на Ялмезе, в силу неведомых нам специфических причин» болезнь «сделала спонтанный скачок».

Выслушав это, я откровенно сказал Карамышеву, что подобная теория мне кажется шаткой. И добавил, что между увиденными мною чудищами и смертью Стародомова есть какая-то причинная связь. Карамышев поморщился. Быть может, он решил, что у меня завёлся «пунктик». Я вышел из спора, чтобы не утверждать его в этом подозрении. Ведь доказать я ничего не мог.

Вернувшись в каюту, я застал там Павла. Он был мрачен.

— Скоро, кореш мой безалкогольный, мы все на этом Ялмезе танго «Белые тапочки» спляшем. Нет, с этой планеточкой людям на «ты» не сойтись!

Клаустрофобке, деве молодой,Агорафоб в любви признался раз,А та в ответ: «Союз грозит бедой,Нужны пространства разные для нас!»

Когда я поведал своему другу о чудищах, поначалу он тоже выразил сомнение, но иного порядка, нежели Карамышев.

— Стёпа, может, они только показались тебе страшными? Может, землянам с непривычки всё чужое кажется опасным и уродливым? Но ведь внешность-то обманчива.

Людоед, перейдя на картофель,Исхудал от нехватки жиров —И его заострившийся профильАгрессивен вдруг стал и суров.

Потом, после длительного молчания, он сказал: — Ты, Стёпа, человек с прочной психикой. Может, и правда, там за камнями какие-то башибузуки кантовались. Но ведь умер-то Стародомов-бедняга не насильственной смертью, а от молниеносной проказы — так наш Дантес-зубодёр определил… Страшное лицо у покойника было, мы все ошарашены… Мы его без всякой торжественности к тем восьми подхоронили… Но ужинать, Стёпа, всё равно надо идти.

Даже чувство состраданья,Даже адский непокойОт принятия питаньяНе отучат род людской.

…За ужином властвовало молчание. Когда дежурный начал разносить тарелки с чечевицей, выращенной в теплицах «Тёти Лиры», Павел не удержался и сердито прошептал:

— Опять эту высокополезную отраву дают!

Чечевицы он терпеть не мог, и это навело его на кое-какие мысли.

— Стёпа, а у того типа, что за камнем ховался, в руках ничего не было? Может, отравили товарища нашего? Нахлобучили, скажем, на голову мешок — а в нём какая-то быстродействующая химия. А потом мешок под мышку — и айда в лес.

— Нет, Паша. Так могут поступать существа враждебные, но разумные. Я тебе повторяю: за камнем пряталось существо злобное, но неразумное…

— Но ты же сам гуторишь, что между смертью Стародомова и этими злыднями закаменными есть какая-то связь.

— Я уверен, что есть! Но поймём мы всё только тогда, когда высадимся на материк.

— Всё ясно, Стёпа!

Волк ведёт разведку воем —Не откликнется ль волчица.Человек в разведке боемДолжен истины добиться!

О разведке — разумеется, не «боем», а научной — подумывали все, в том числе и Карамышев. В тот же день были сформированы три поисковые группы: Центрально-континентальная, Южная и Северная. В последнюю, самую малую по числу участников, вошли Константин Чекрыгин (второй космоштурман и он же — специалист по инопланетным религиозным культам), Юсси Лексинен (космолингвист и спелеолог), Павел Белобрысов и я. Главой был назначен Чекрыгин, я нёс ответственность за катер и безопасность на море. Всех поисковиков обязали соблюдать величайшую биологическую осторожность; однако не в связи с гибелью Стародомова, а в общем, широком смысле. Ведь все тогда ещё (кроме меня) считали, что погиб астроархеолог по эндогенной, а отнюдь не экзогенной причине.

Нашей группе дали «вольный режим» — без жёсткого графика передвижений; от неё не ждали серьёзных научных открытий, ибо направлялись мы в ту часть материка, где климат суровее и где при съёмке было обнаружено мало поселений городского типа. Поздним вечером мы при помощи чЕЛОВЕКА «Коли» переместили из корабельного склада в трюм катера контейнеры с лингвистической аппаратурой, белковыми консервами, концентратами, брикетным хлебом и прочими припасами.

— Жратвой на полгода запаслись, — резюмировал Павел. — Теперь главное — успеть съесть всё это до того, как окочуримся.

Свинья молодая сказала, рыдая:«К чему мне запас пищевой!Я кушаю много, а в сердце тревога —Останусь ли завтра живой?»

24. У врат Безымянска

В семь утра по местному времени мы вчетвером (плюс приданный нам чЕЛОВЕК «Коля») спустились в судоотсек, где, опираясь на распоры, стоял наш универ-катер № 2. Я занял место в рубке, остальные прошли в обзорную каюту. Наверху раздвинулись створы люка, над катером нагнулся челночный кран — и через мгновение мы повисли над палубой «Тёти Лиры». Затем перемещающий агрегат плавно опустил нас на воду. Наша Северная группа отбывала первой, и весь личный состав, стоя у фальшборта, провожал нас в путь. Все выкрикивали добрые пожелания.

По океану шла зыбь. Я поспешно отвёл катер от борта «Тёти Лиры». Поскольку первую стоянку нам предстояло сделать более чем через тысячу километров, я, чтобы спрямить путь и держать курс на Север вне зависимости от очертаний берега, вывел катер далеко в океан. Затем задал двигателю экономический режим — сорок километров в час. В этот момент ко мне подошёл Павел.

— Надоело мне в каюте сидеть. У них там учёные разговоры… Подсменить тебя не треба?

— Нет. Курсопрокладчик — на фиксации… Ты какой-то хмурый, Паша, сегодня. Не захворал ли ты?

— Здоров как бык… У меня, Стёпа, теория одна прорезалась. Всё думаю.

Что со мною творится —Я и сам не пойму:Я б уснул, да не спится,Всё не спится уму.

— Что за теория?

— Стёпа, у меня твои чудища из головы не выходят. Может, это из-за них вся планета опустела? Может, они-то всех тут и угробили?

У людоеда душа болить,На сердце печаль-досада:Придётся опять кого-то убить —Ведь жить-то всё-таки надо.