Лагерный пахан

Трехэтажка древняя, со времен сотворения мира, квартиры большие, но коммунальные – с грязными вонючими коридорами, шумными кухнями и тесными комнатами. Вода в колонке во дворе, сортир там же… Словом, красиво жить не запретишь.

Старая трухлявая дверь в паутине трещин, кнопка звонка с целым рядом затертых надписей под ним с указанием, кому и сколько раз звонить: «Бунякин А.В.» – один раз, «Дергайло П. Ю.» – два, «Трофимова Т.Н.» – три… И совсем новая табличка: «Шмаков В.В.». Этот должен отзываться на четвертом звонке – все в точности, как с Гаврилычем в прежние времена. Но нет больше старого алкаша, зато есть Шмаков В.В. Хотелось бы Трофиму глянуть на этого счастливчика. Неплохо было бы занять его место в постели… Ничего, все у него еще впереди.

Комната была оформлена на мать. Отсюда и табличка – «Трофимова Т.Н.». Татьяна Николаевна то есть. Когда-то, давным-давно, она была замужем за Трофимовым Трофимом Даниловичем. Лет пятнадцать назад. От него Трофим унаследовал фамилию, имя и отчество. И еще воспоминания о нем – такие же смутные и плохо различимые, как туман в предрассветной мгле.

Мать он застал на кухне. Облако табачного дыма, запах подгорелого масла, вокруг застланного рваной пленкой стола – пьяные синюшные рожи. И мать его среди этих забулдыг, также под градусом… Картина, в общем-то, привычная. Трофим давно понял, что мать у него безнадежный хроник. Уж сколько в профилакториях лечилась, и все без толку. Но как ни пытался он к ее хахалям привыкнуть – не смог: не тот склад характера.

– А эт чо за клоун? – ворохнул непослушным языком рослый, но мягкотелый мужик с глупыми, как у бегемота, глазами.

С пьяными Трофим старался не связываться, но это животное наступило на его больную мозоль.

– Сам ты клоун… – беспомощно возмутилась мать.

Попыталась встать, чтобы приветить сына, но не смогла удержать равновесие и снова плюхнулась на табуретку.

– Это сын мой… Из армии вернулся…

– Ну, если сынок… – глумливо хмыкнул рыхлый. – Эй, сынок, выпить надо!..

Сжав зубы, Трофим отдернул липкую от напыленного жира занавеску, открыл окно. Молча подошел к своему обидчику, одной рукой схватил его за шиворот, другой за ремень на брюках и на пределе сил рванул его на себя. Надрывая жилы, вышвырнул его в оконный проем. Дикий ор – со второго этажа с трехэтажным матом – плотный шумный шлепок и скулеж подстреленного шакала.

Трофим обвел угрожающим взглядом притихшую компанию за столом:

– Кто следующий?

– Эй, служивый, ты охолонись…

Первым из кухни вытек очкарик с лицом спившегося интеллигента, за ним бочком-бочком вытолкался низкорослый толстяк с большими лысыми проталинами на голове, последним выплюнулся горбоносый чурек чахоточного вида…

– Ну, здравствуй, Татьяна Николаевна, – ухмыльнулся Трофим.

– Сынок! – Мать воздела к нему руки, но не дотянулась, замерла, закрывая глаза.

Дернулась, как это случается с засыпающим человеком, уронила локоть на стол и спикировала на него головой…

– Дура, – раздраженно буркнул Трофим.

Нехорошо так о матери, но ведь это правда – и то мягко говоря.

Она что-то бессвязно бормотала, пока он вел ее в комнату, но мгновенно затихла, едва голова коснулась подушки. Трофим глянул на часы-ходики с кукушкой – идут, тикают. Одна беда, птичка сдохла, но это случилось давно – лет десять назад: самолично из гнезда вырвал, хотел глянуть, как оно там все устроено. Время – половина первого пополудни. Оказывается, дружки мамкины на обед к ней заглянули… Пусть теперь у других столуются, а здесь им в лучшем случае светит кукиш с маслом, а в худшем – окрошка из собственных зубов…

Комната маленькая, квадратов двенадцать – доброму молодцу не развернуться, равно как и злому. Хаос полнейший, впечатление такое, будто цыганский табор здесь все два года хозяйничал. И где найти Геракла, чтобы расчистить эти авгиевы конюшни? На мать надежды мало, а самому запрягаться в лом…

Трофим снял китель – избавился от постыдной клоунской бутафории, взял сигареты и вышел на кухню. Там тоже бардак, но все же не так грязно, как в комнате. Дым уже выветривается, а остатки поганого пиршества не очень-то мозолят глаз. Он сел на табурет, оперся спиной о стену, закурил. Вот он и дома. Пусть мать и не очень-то ему рада, зато собственная душа ликует. Не так уж и плохо ему жилось в армии, но казенщина мутную плешь в мозгах выела. Лучше в грязи по самые уши жить, зато на свободе…

Он уже затушил сигарету, когда на кухне появилась Кристина. Волосы забраны в «конский хвост», вместо кофточки и юбки – плотно запахнутый шелковый халат средней длины, на ногах мягкие домашние тапочки, в руке чайник. Она мельком и безучастно глянула на Трофима, зажгла конфорку на плите.

– Какие люди и без охраны!

У него еще не было повода праздновать над ней победу, но голос уже звучал торжественно.

– Если бы только знал, сколько раз я это уже слышала, – устало, без тени наигрыша усмехнулась она. – Скажи еще, что где-то видел меня.

– Так видел же, – сконфуженно протянул Трофим. – Ты через подворотню шла… И зовут тебя Кристина.

– Ну и что?

– Да так… Давай знакомиться, соседка.

– Зачем? Ты и так знаешь, как меня зовут. А я знаю, как зовут тебя. Трофим ты, мамаша твоя все уши прожужжала – вот вернется сын… Кстати, спасибо тебе за то, что забулдыг отсюда прогнал.

– А ты откуда знаешь?

– Да слышала… И видела, как мужик из окна падал. Зачем ты с ним так?

– Так он говорил, что в десанте служил, – ухмыльнулся он.

– Ну, ну, – повеселела она.

– Вот тебе и ну… А ты, значит, чайком решила побаловаться?

– Побаловаться, – насмешливо хмыкнула она. – Чайком. А ты что, присоединиться хочешь?

– Да нет, – мотнул головой Трофим. – Я не хвостопад какой-то.

– Ну, хвостопад не хвостопад, а, наверное, голодный.

– Ага, со всех сторон.

– Я знаю, о каких сторонах ты говоришь, – нахмурилась Кристина.

Только что в ее глазах плясали блудные искорки, но уже перед ним стояла непогрешимая дева самых честных правил.

– Только давай не будем об этом, хорошо?

Трофиму бы согласиться с ней, но черт продолжал дергать за язык.

– О чем?

Кристина кольнула его ехидным взглядом – как будто разочаровалась в его умственных способностях.

– О палке чая! – выпалила она.

Сняла чайник с плиты и торопливо покинула кухню. Трофим обескураженно почесал затылок – он чувствовал себя тупым и грязным животным…

* * *

От жирной Юльки сильно воняло потом. И взрывного всплеска изнутри не было – так себе, легкий пшик. Да и комната, где происходило действо, убогая – обезображенные временем и сыростью стены, лопнувший и угрожающий обвалом потолок, раздавленный таракан на загвазданном полу. Юлька в такой конуре – испытание не для робких душ. Потому после сеанса потянуло на водку – чтобы загнать внутрь ком тошноты.

Юлька осталась в боковушке, а Трофим вышел в светелку, к Петрухе. Здесь такой же бедлам, зато дышать легче и выпивка на столе.

– Ну, как тебе бабец? – пьяно осклабился дружок.

– Если на холодец, то ничего, – скривился Трофим.

– Зато безотказная… На зону бы такую, на руках бы носили…

– А ты зоной меня не грузи. Я тоже зону топтал, знаю почем там фунт изюму…

– Ты сам не грузись, да… Хлеб-соль, ханка, баба – чего тебе еще надо, а?

Трофим примирительно махнул рукой. Пацан действительно встретил его честь по чести. Накормил, напоил, девкой своей с дороги угостил.