Лаис Коринфская. Соблазнить неприступного

— А как же наряды, украшения, сандалии, парики? — с любопытством спросила Лаис. — Для кого они?

— Это тайна, в которую я помогу тебе проникнуть, госпожа, — сказал Мавсаний. — И если с твоей помощью нам удастся сломить Артемидора, я готов буду понести кару за предательство, ибо я исполню свой долг перед родом Главков!

Коринф, усадьба Главков

— Господин, — произнес Мавсаний дрожащим голосом, — сделай милость, не ходи сегодня в подвал.

— Если ты еще раз назовешь его подвалом, я велю сечь тебя плетьми, — холодно отозвался Артемидор. — Смотрю, твоя спина уже зажила?

Не далее как в прошлой декаде [27] Мавсаний уже был отправлен на порку. Тоже непозволительно ворчал насчет страсти Артемидора… Потом на время притих, но вот снова приступил!

Однако сейчас угроза, видимо, подействовала, потому что Мавсаний поклонился с невеселой улыбкой:

— Я твой раб, господин, моя жизнь в твоей власти, да и спина тоже.

27

Месяц в Древней Греции делился на три декады.

— Я рад, что ты это понимаешь, — буркнул Артемидор. — Подай вина!

Мавсаний поднес ему чашу. От одного запаха начинала приятно кружиться голова, а уж после того, как Артемидор сделал несколько глотков, сердце его согрелось, досада на Мавсания отступила, и весь мир словно бы исполнился той блаженной неги, которая уже овладела им самим.

Он любил эти мгновения ожидания, надежды… Она никогда не сбывалась, но Артемидор уже и не ждал ничего иного, кроме того, что получал. Любовь сбывалась в его сердце, и это было главное, а тело… Ну что ж, это во всяком случае лучше, чем любить мальчишек или красивых животных!

Несколько лет назад он прочел историю о каком-то человеке, который был влюблен в статую юного Эроса, обращался к колдунам, чтобы его оживить, а потом умер от этой любви. Но Артемидор, как ни становилось ему грустно при частых воспоминаниях о любви столь же безнадежной, как и его собственная, все же радовался, что нашел способ удовлетворять свою страсть, одновременно и возвышенную — и грубую, земную.

Он пошел было к сундуку, чтобы достать новые наряды и украшения, однако Мавсаний внезапно сказал:

— Да простит меня господин мой Артемидор… ты всего лишь вчера поднес своей возлюбленной великолепные ткани и камни. И взял новый парик… Черный как смоль, весь в локонах… Может быть, она еще не успела насладиться твоими подарками? Женщины, конечно, любят разнообразие, но точно так же они любят подолгу рассматривать то, что у них уже есть!

Его слова показались Артемидору разумными, тем более что дивная ткань из Индии, в которую он облек любимое тело не далее чем вчера, в самом деле была так легка, красива, так шла прекраснейшей из женщин… Прежде чем совлечь покровы с тела возлюбленной и насладиться им, Артемидор вновь полюбуется изяществом и роскошью ее одеяний.

На миг ему стало бесконечно грустно при мысли, что никто и никогда больше не увидит этой утонченной красоты, которой он владел, что не дано ему похвастаться ею перед другими мужчинами, которые знай рассказывают о красоте своих невест и жен, частенько привирая при этом.

И, словно почуяв это мгновение слабости, Мавсаний вновь простонал умоляюще:

— Не ходи… не ходи нынче в свой храм, господин!

Что-то особенное звучало в его голосе. Артемидор ощутил это, несмотря на снедавшее его страстное желание, и слегка встревожился. Но нетерпение его и жажда обладания красотой любимого тела оказались сильнее тревоги, сильнее разума, сильнее осторожности, сильнее всего на свете!

Он только отмахнулся от раба:

— Дай мне лучше еще вина!

Мавсаний покорно поднес чашу, с поклоном отворил потайную дверь, а потом, когда Артемидор уже вступил в темный проем, до него долетел слабый вздох верного слуги:

— Прости меня, господин!

Артемидор удивленно обернулся.

Ах да, Мавсаний подал ему факел.

— Ты думаешь, я могу там заблудиться? — усмехнулся Артемидор, но факел все же взял.

Показалось, или в глазах Мавсания блеснули слезы? Впрочем, сейчас для Артемидора уже ничто не имело значения, кроме нетерпеливого ожидания любовного свидания.

Ему предстояло спуститься с пяти высоких ступеней, прежде чем попасть в пещеру, ставшую храмом его любви.

Неведомо, кто продолбил эту пещеру: быть может, кто-то из далеких предков Артемидора, которые некогда выстроили дом Главков вплотную к одной из скал Акрокоринфа. Но вероятней всего, пещера была создана природой, а люди пробили в скале только ход к ней. Прошли годы и века, дом расширялся и перестраивался, о пещере забыли, хотя, вполне возможно, вход в нее был заложен нарочно. Артемидор в этом почти не сомневался! Возможно, обитательница этой пещеры когда-то свела с ума кого-нибудь из его предков… Так же, как она свела с ума самого Артемидора. Он опасался расспрашивать, кто поселил ее в пещере, опасался навести семью на ненужные подозрения. Смертельно боялся, что за ним станут следить, обнаружат храм его любви и разрушат его!

А между тем, если бы он поговорил с Мавсанием, он узнал бы некоторые древние тайны своей семьи…

Но Артемидору и в голову не приходило спрашивать старого раба! А Мавсаний был связан клятвой, которая передавалась в их семье из поколения в поколение, оттого молчал и он.

Артемидор наткнулся на подземный ход лет десять тому назад совершенно случайно, когда, после очередной перестройки дома, которые очень любил затевать отец, стена в спальне Артемидора вдруг дала трещину, а потом из нее выпал камень. Случилось это во время какого-то храмового праздника, на который отправились все домочадцы и слуги, кроме заболевшего Артемидора — и Мавсания, охранявшего его покой.

Юноша, который очень ослабел от болезни, волшебным образом почувствовал себя гораздо лучше, стоило ему лишь только увидеть, что за выпавшим камнем скрывается темное отверстие. Наверное, предчувствие грядущего само собой исцелило его, как исцеляет людей надежда на милость божества.

Он кликнул Мавсания и с его помощью извлек еще два камня. Образовалось отверстие, достаточно большое, чтобы в него можно было пролезть.

Как ни молил слуга, Артемидор не позволил ему сопровождать себя. Словно бы чей-то голос шепнул ему, что он должен пройти один этим путем.

Задыхаясь от сжигавшего его жара, на дрожащих ногах, еле удерживая в ослабевшей руке факел, юноша спустился по корявым ступеням, выдолбленным в горной породе, и очутился в небольшой пещере причудливых очертаний. Свод ее поднимался выше человеческого роста. Видимо, здесь оказался один из слоев того чудесного бело-розового мрамора, который иногда находили в горах близ Коринфа и которым, в частности, был изнутри облицован знаменитый храм Афродиты. Особенностью этой пещеры было то, что в мрамор оказались вкраплены созвездия фосфороса — загадочного, светящегося в темноте вещества, которое названо именем утренней звезды. Поэтому здесь никогда не было совершенно темно, а всегда царил некий смутный полусвет.