ЛАНАРК: Жизнь в четырех книгах

— …график работы будет непременно зоставлен. Вы будете работать два вечера в неделю до половины девятого, зато будете звободны по утрам. В другие дни вы должны будете позещать вечерние курзы.

— Курсы чего? — выдавил из себя Toy.

— Зчетоводства и каталогизации. Зуществует незколько зистем каталогизации, каждая из которых предзташтяет зобой огромную область. Ежегодно вам предстоит здавать эгзамен для зоответствующего повышения, и по прошезтвии пяти лет вы получите квалификационное звидетельзтво, удозтоверяюшее, что вы дозтойны занять должнозть зтаршего библиотекаря в любой точке Зоединенного Королевзтва.

— О, замечательно, — слабым голосом проговорил Toy.

— Разумеется, замечательно. Даже везьма. Боюзь. однако, вам придется еще шезть недель подождать. Принять вас на злужбу имеет право только главный библиотекарь, который зейчас находится в Зоединенных Штатах Америки. Но он вернетзя через шезть недель, и тогда вы, безузловно, зможете призтупить к работе.

Выйдя из здания, Toy почувствовал в себе перемену. На все тело навалилась тяжесть, пульс замедлился, воздух загустевал в легких. Мысли текли вяло, неповоротливо. Дома за чаем он рассказал отцу о разговоре. Мистер Toy вздохнул с облегчением:

— Слава Богу!

— Да. Да, слава Богу. Слава Богу. Вот именно: возблагодарим Господа.

— Дункан, в чем дело? Что случилось?

— Ничего. Ровным счетом ничего. Все устроилось как нельзя лучше — а как еще в этаком мире может все устроиться? Хвала Творцу неба и земли. Вседержителю. Да! Да! Да! Да! Да! Да!

— Хватит! Ты что, рехнулся? Если не в состоянии объяснить толком, лучше помолчи!

Дункан замолчал. Через минуту-другую мистер Toy просительным тоном произнес:

— Дункан, расскажи, что произошло!

— Я хотел стать художником. Разве это не безумие? Хотел создать произведение искусства, не спрашивай какое — я и сам не знаю; возможно, что-нибудь эпическое, со множеством реальных фактов и свободной фантазией — и представить это в образах, в странном болезненном свете, пусть это будет гигантская фреска, или книга с иллюстрациями, или даже фильм. Я не знал, что именно, но знал, с какой стороны к этому приступить. Я должен был читать стихи, слушать музыку, изучать философию, писать, рисовать, работать кистью. Я должен был узнать о вещах, о людях, как все устроено, каким образом движется, мне надо изучить человеческое тело, внешний вид, пропорции, позы в различных ситуациях. Короче, взобраться на Луну!

— Дункан, вспомни, что сказал директор! Через четыре года ты станешь главным библиотекарем в небольшом городке и тогда посвятишь себя искусству. Неужели настоящий художник не может подождать четыре года?

— Не уверен, что может. Уверен, что не ждал никто. У шотландцев забавные представления об искусстве. Они думают, что художником можно быть в свободное время, хотя никто не ожидает, будто на досуге можно работать мусорщиком, инженером, юристом или нейрохирургом. Библиотека в тихом захолустном городке? Звучит дьявольски заманчиво: чем не рай небесный, или тысяча фунтов в банке, или коттедж с розами у входа, или прочие воображаемые морковки, которыми двуногих ослов завлекают во всякие поганые мерзости?

Мистер Toy, упершись локтями о стол, сдавил голову руками. Помолчав, он заговорил:

— Дункан, чего ты от меня хочешь? Я хочу тебе помочь. Я твой отец, хотя ты разглагольствуешь так, будто я в ответе за общественное устройство. Будь я миллионером, я с радостью обеспечил бы тебе свободу, чтобы ты мог развить свои таланты, но я всего лишь клерк по начислению заработной платы, мне пятьдесят семь, и мой долг — сделать тебя самостоятельным. Назови мне альтернативу библиотеке — и я охотно тебе помогу.

По застывшему лицу Toy текли слезы.

— Не назову, — резко ответил он. — Альтернативы нет. Выбор один — подтолкнуть себя в пропасть.

— Перестань разыгрывать мелодраму.

— Я разыгрываю мелодраму? Я просто по возможности сухо излагаю свои мысли.

Ужин прошел в молчании. Наконец мистер Toy произнес:

— Дункан, иди сегодня в художественную школу. На вечерние занятия.

— Зачем?

— Работа в библиотеке у тебя начинается через шесть недель. Используй это время так, как тебе больше всего нравится.

— Понятно. Испробовать вкус этой жизни перед тем, как отказаться от нее навсегда. Нет, спасибо.

— Дункан, иди на вечерние занятия.

— Нет, спасибо.

Вечером Toy в коридоре художественной школы в числе других претендентов ждал своей очереди у дверей регистрационной конторы. Дождавшись вызова, он вошел в просторную комнату и направился к письменному столу в углу, боковым зрением отмечая картины и скульптуру по обеим сторонам. Человек за письменным столом вглядывался в него издали. На его массивном лице блестели очки, в углах широкого рта пряталась усмешка. Говорил он протяжно, с отчетливым выговором англичанина:

— Добрый вечер. Чем могу быть полезен?

Toy сел на стул и положил на стол заполненную анкету. Секретарь, просмотрев ее, спросил:

— Хочешь посещать занятия по рисунку с натуры, так? Toy, а сколько тебе лет?

— Семнадцать.

— Учишься в школе?

— Только что окончил.

— Боюсь, для этих занятий ты еще слишком молод. Ты должен убедить нас в том, что достаточно для этого подготовлен.

— Я принес с собой кое-какие работы.

Toy выложил на стол папку. Секретарь внимательно просмотрел все рисунки.

— Наклеенные на картон входят в серию?

— Это иллюстрации к докладу, который я когда-то делал. Секретарь отложил несколько рисунков в сторону и снова их просмотрел.

— Может, тебе стоит поступить к нам на дневное отделение?

— Мой отец не сможет за меня платить.

— Мы могли бы добиться гранта от муниципальных властей. Что ты вообще собираешься делать?

— Работать в библиотеке.

— Тебе это нравится?

— У меня нет выбора.

— Честно говоря, мне кажется, в библиотеке ты растратишь себя попусту. Рисунки у тебя удивительные. Совершенно удивительные. Я так понимаю, что ты предпочел бы заниматься в художественной школе полный день?

— Да.

— Твой адрес в анкете, конечно, указан… Какую школу ты посещал?

— Уайтхиллскую полную среднюю школу.

— У вас есть телефон?

— Нет.

— А на работе у отца?

— Есть. Гарнгаш девять-три-один-три.

— Ну что ж, Toy, еще увидимся. Эти рисунки, если можно, я оставлю у себя. Хочу показать их директору.

Toy прикрыл за собой дверь. Он вошел в здание подавленным и во время разговора с секретарем оставался вялым, почти безразличным. Теперь он с волнением разглядывал коридор. По обе стороны были выстроены в ряд гипсовые слепки ренессансной знати, обнаженные статуи богов и богинь. Дверь посреди них распахнулась, из нее выскочила толпа девушек, и Toy на мгновение оказался в водовороте юбок, причесок, аромата духов, болтовни, бедер в широких разноцветных брюках и сладостно-чуждых округлых грудок.