Лапти
Шрифт:
— Нет, — ответил Бурдин.
— Слушайте, что пишут о вас:
РАБОТА НА «УРА»
В колхозе «Левин Дол» работа идет будто дружно. Конечно, есть и достижения: обобществили рожь, засилосовали три ямы, идет уборка овса, лесу навозили на конюшни. Но спросите любого колхозника, за что он работает, — не скажет, потому что не знает. В чем же дело? А в том, что нет распорядка в расстановке сил, плохо организованы группы, а главное — все еще до сих пор не перешли на сдельщину, не разъяснили ее колхозникам. Нашему активу надо почаще бывать в поле и провести по группам разъяснения
Свой
— Правильно написано? — прищурился Орлов.
По лицам можно было догадаться, что правильно, только сознаться в этом никто не хотел. А Бурдину было неловко. Он досадовал, что тот, кто писал, прежде чем это сделать, не поговорил с ним. Но высказать такую мысль было неудобно.
— Да, верно.
Взглянул на Петьку:
— Как ты, Сорокин?
Петька взъерошил волосы:
— Комсомольскую группу обязательно надо… Я же говорил тебе.
— Это ничего, — положил Бурдин руку на газету. — Это очень хорошо. Ведь «Свой» пишет, Сорокин?
— Свой, — понял Петька намек Бурдина.
В третью группу для беседы о сдельщине пошли предрайколхозсоюза Орлов, Бурдин и счетовод Сатаров.
Хотя и привык Орлов проводить массовую работу в полях, но шел он в третью бригаду не без робости. О ней наслышался много, а по дороге и счетовод настраивал:
— Народ аховый. Особенно бабы. Посмотри, что вытворять начнут.
Бригадир Селезнев, который уже успел сказать бабам, зачем идет к ним начальство, шел навстречу. Он учтиво подал руку Орлову и, обернувшись к вязальщицам, намеревался окликнуть их.
— Подожди-ка, — остановил его Орлов, — скажи, какое настроение у них?
— В части этого вопроса, — начал Селезнев, — могу ответить, товарищ Орлов, самое хорошее.
— О сдельщине говорил с ними?
— Разъяснительную работу, в общем, за недостатком времени провести не удалось, но индивидуально прорабатывал.
— Что говорят?
— В части разговоров пришлось прощупать склонность.
«Вижу твою склонность», — подумал Орлов.
Они направились к ближайшей группе вязальщиц. Те быстро окружили их и, видимо, готовились загалдеть. Но Орлов, догадываясь, строгим голосом громко спросил бригадира:
— Сколько с утра связали?
— Относительно количества телег точно подсчитать не удалось, но вскорости выясним.
— Да не про телеги я тебя спрашиваю, а про гектары.
Окинув взглядом поле, Селезнев прищурил глаза и как бы принялся высчитывать в уме.
— Полагаю, гектаров сорок, Как минимум.
Он соврал так явственно, что даже бабы ухнули.
— Кстати, как ты учитываешь работу колхозниц?
Селезнев вынул из кармана синюю тетрадь.
— На данный отрезок времени учет ведется правильный.
— А ты покажи мне.
В тетради старательно были выписаны фамилии на каждое число. А сколько кто наработал,
не указано.— Тут у тебя как в поминанье. Сколько же за все время, хотя бы в общем, связано?
Зажмурив глаза, Селезнев что-то начал шептать. Орлов похлопал его по плечу:
— Ты в небе на галках посчитай.
Бабы сходились, бряцали кружками, привязанными за пояс. Потные, загорелые, обступали они Орлова. Водовоз, заметив подходившую Фингалу, сказал Орлову:
— Эта у них коновод.
Как бы невзначай глянув на Фингалу, Орлов ничего в ее лице злобного не нашел. Наоборот, была она лицом приятнее многих и довольно недурна.
— Фингала, — крикнули ей, — иди сюда!
Она держала голову высоко и гордо. С уважением расступились перед ней бабы, и она остановилась против Орлова. Грудным голосом поздоровалась:
— Здравствуй, районная власть.
— Здравствуй… бригадир.
То, что Орлов назвал ее бригадиром, бабам понравилось. Они громко закричали:
— Качать бригадира!
Быстро схватили ее, подняли и подбросили. Три раза Фингала взлетала вверх и каждый раз старательно придерживала сарафан. Когда опустили, она кому-то кивнула, и скоро сам Орлов очутился на руках у баб. Он не ожидал, что бабы начнут его качать, и у него сразу слетел картуз, потом не то лопнул пояс, не то пуговица оторвалась у брюк. И когда его подбросили третий раз, а потом четвертый, он основательно испугался, как бы не свалились брюки. Наконец, растрепанного и взъерошенного, его опустили на землю.
— Вот мы как встречаем районную власть на полях! — закричала Фингала. — Уважаем мы эту власть, любим ее.
— Спасибо, — смущенно проговорил Орлов. Он явно был доволен. «Тут что-то не так, — подумал он, — не настолько страшны, как о них рассказывают. Надо лишь умело подойти».
Вспомнил о фуражке, а ее уже передавали из рук в руки, и скоро она очутилась у Фингалы. Та протянула ее Орлову, а когда он хотел взять, бабы закричали:
— Выкуп, выкуп!
— То есть? — спросил Орлов.
Фингала тряхнула фуражкой, зачем-то подула в нутро и, держа как лукошко, сказала Орлову:
— Бабам на водку сыпь.
— Что?!
— На водку, говорю. Мы тебя качали? Качали. За что мы тебя качали?
— Так вы говорите… районная власть… уважаете…
Сатаров, смеясь, заметил:
— Они, товарищ Орлов, за деньги только уважают. Они хоть работают и поденно, а качают сдельно.
— С кого же нам взять, как не с районной власти? — окинула его взглядом Фингала. — Нешто вон с него возьмешь? — кивнула на Бурдина.
Водовоз неожиданно выхватил из рук Фингалы фуражку и передал Орлову. Тот торопливо надел и уже сердито сказал:
— Вот что, гражданки, давайте о деле говорить.
Но едва он начал говорить, как Фингала выкрикнула:
— Ты мыла привез?
— Мы-ыла! — дружно подхватили бабы.
Заговорили сразу все. От гама и крика стон стоял.
Орлов начал было возражать, но голос его заглох. Принялся говорить Бурдин — тоже голоса не хватило. Пришлось слушать бабий гвалт. Теперь только Орлов понял, что значит третья бригада. Хотелось досадливо крикнуть: «А ну вас к черту» — и уйти. Шагнул уже назад, но счетовод Сатаров попридержал его и, подняв лицо, не бабам, а в небо громыхнул: