Лапти
Шрифт:
— Здорово живете, — словно ничего перед этим не слышал, поздоровался дядя Егор.
— Здорово, здорово, — стараясь скрыть волнение и пытаясь улыбнуться, пробормотал Устин. — Проходите в горницу.
— Спасибо, — ответил дядя Егор, исподлобья оглядывая всю семью, застывшую в самых различных позах.
Пыл с лиц у них еще не успел сойти. Правда, сыны и снохи всячески старались скрыть происходившую перепалку, но это им плохо удавалось. Лишь жена Устина, словно ни в чем не бывало, принялась оправлять расшитое лоскутами покрывало на сундуке. Сам Устин стоял у печного столба и вопросительно
— Устин Кузьмич, мы к тебе от правления колхоза, — начал дядя Егор, незаметно переглянувшись с Ванькой. — Ты прости, может, не вовремя, но такая у нас обязанность. Оценку лошадям надо бы произвести и на учет взять семена, инвентарь. Только не знаем, есть, что ль, общее согласие в семье у вас или нет?
— Нет! — дернув за покрывало, быстро ответила старуха.
— Что — нет? — удивился дядя Егор, не ожидая, что старуха первая вмешается в разговор.
— Согласья нет, — уже сильнее дернула она за угол покрывало и стащила его на пол.
Это ли ее разозлило, или без того так накипело на сердце, только она внезапно заверещала:
— Берите его, берите от нас! Не хотим в колхоз. Берите ради господа-суса Ваньку.
— Молчать, старая! — крикнул Устин.
Та сразу умолкла, села на сундук, повернулась к людям спиной. Плакать ли принялась она, или просто так, но только видно было, что длинные концы платка у нее часто-часто задрожали.
— Вот что, Егор, скажу тебе, — сдерживаясь, начал Устин. — Ходил я на эти собрания, голова моя распухла, но только не урезонили меня. Не поддаюсь я на такое, может, и хорошее, а может, и гибельное дело. Ежели сын Ванька один, ни с кем не посоветовавшись, вступил в колхоз, пущай идет с женой, — не держу. Но нашу семью зыбить ему не дам.
— Зря, отец, говоришь, — охриплым голосом перебил Ванька. — С вами я советовался, а семья все равно колыхается.
Но Устин не обратил внимания на слова сына и еще более спокойным голосом продолжал:
— За семью я ответчик, как и ты, Егор, за свою. Твоя семья пошла, моя не хочет. Видать, разные дороги у нас. То шли вместе, глядь, на перекрестке разошлись.
— Мужик ты не глупый, а говоришь зря, — сказал Егор. — И про дороги завел небылицу. Ты и я — мы одного поля ягодки. Пути наши вместе. Слепой, что ль, был, не видел, как работала артель? Доход с первого года не меньше, чем в единоличном хозяйстве.
Старшая сноха хотела что-то сказать, но на нее свекровь так метнула глазами, что она сжала губы и сердито вышла в переднюю избу.
Петька подошел к Ваньке, о чем-то пошептался с ним и, смеясь заявил дяде Устину:
— А у нас для тебя, старик, работа какая есть. Хочешь — плотничать, хочешь — шорничать. Заплатим тебе, гляди, сколько. Брось канитель разводить.
— Годами ты не вышел учить меня, — сухо, но без обиды в голосе ответил Устин.
— Как же с оценкой? — спросил Афонька. — Производить аль нет? Чего нам попусту время тут тратить?
—
Я не держу вас, — отвернулся Устин. — Только сказал — никакой оценки и осмотра не позволю.— Тогда делитесь, — нетерпеливо заявил Афонька.
— Делиться начнем — тебя не позовем.
Оценщики пошли к двери, Афонька на прощанье бросил:
— На бобах, дядя Устин, не останься. Прогадаешь.
— Спасибо, что упредил, — язвительно откликнулся Устин.
По дороге из райкома Алексей решил завернуть в деревню Чикли, где не было еще колхоза. Деревня эта входила в Леонидовский сельсовет. Мужики собрались быстро. Алексей подробно доложил им о колхозном строительстве, о сборе задатков на тракторы и засветло хотел было уехать в Леонидовку. Но на собрании выяснилось, что есть желающие войти в колхоз. Кажется, дело налаживалось хорошо. Список все увеличивался. Как знать, быть может, и вся бы деревня вошла, если бы, словно бабочка на огонь, не заехал в эту же деревню агроном Черняев.
Как человек, который все дела привык решать походя, он, даже не ознакомившись, кто здесь сидит, о чем говорит, не снимая тулупа, не отряхивая с него снега, вынул из огромной брезентовой сумки какие-то бумаги, прошел к столу и, как псаломщик часы, принялся читать производственный план посева яровых для деревни Чикли.
По плану, кем-то составленному, получалось складно: таких-то культур столько, других столько, рабочего скота — цифра, людей — цифра, семян — процент. Вряд ли Черняев и сам вдумывался в то, что читал. И никто, конечно, ничего не понял. Зато узнали, что Чикли, оказывается, уже не деревня Чикли, а четвертая бригада колхоза «Левин Дол». Мужики вопросительно посмотрели на Алексея, а тот терпеливо ждал, что же будет дальше.
Окончив читать, агроном снял очки, протер их и, словно свалив с себя пудов шесть груза, выдохнул:
— Все!
Прищурившись, оглядел собрание и вдруг, как бы что-то вспомнив, еще более заторопился. Швырнув бумаги, тоном, не допускающим ни малейшего возражения, предложил:
— Этот план сейчас же утвердить и провести в жизнь. Немедленно приготовьте подводу! Срочная работа в Леонидовке. Черт знает что там! План составлен на все на сто, а коллективизировано меньше половины. Оппортунизм на практике. Возьму в работу председателя. Сразу видно — разгильдяй.
При последних словах мужики так весело захохотали, что Черняев недоумевающе оглянулся:
— Что такое?
— А вы председателя сельсовета в лицо знаете? — спросили его.
— Где мне знать всех председателей, — ответил Черняев. — И к чему такой вопрос? Кто у вас сельуполпомоченный? Голосуй и гони лошадь.
— Отдохни маненечко, — посоветовал мужик в лохматой шапке.
— Поговори с нами, товарищ Черняев, — попросил другой.
— Сбрось тулуп-то.
— Некогда. В другой раз с большой охотой. Кстати, у вас как, на все сто коллективизация?
— На сто пятьдесят, — ответил ему сельуполномоченный, бывший матрос.
— В самом деле? — радостно улыбнулся Черняев.
— Да, да. Мы с превышением. На полтораста с чем-то. Разве вы нашего протокола не получали?
— Безобразие! Бюрократизм. Чиновники. Не показывают нам в райколхозсоюзе протоколов. По чутью работаем.