Ларец
Шрифт:
Но прошел не один день, а целых три, прежде чем Нелли довелось встать с постели. Параша с Катей, необыкновенно оживленные, то и дело появлялись, но Арина просиживала у Нелли часами, больше теперь расспрашивая о Санкт-Петербурге и других местах, где довелось побывать Нелли, чем рассказывая.
Наконец Никита Артамонович разрешил подняться.
– Оденься по-здешнему! – подначивала Катя, и ее поддерживала Олимпиада Сергеевна, высокая и статная женщина лет пятидесяти, то ли тетка, то ли двоюродная тетка отца Модеста, Нелли не совсем поняла. Княжна Арина упоминала, что тетушка Олимпиада – отчаянная охотница и еще годов десять тому осмеливалась ходить с рогатиною на медведя. Был на ее счету и редкий
От ойротской одежды Нелли отказалась, хотя круглая шапка с голубовато-белым хвостом и была соблазнительна. Быть может, неожиданно взыграло в ней воспитанье Елизаветы Федоровны, которая бы непременно напомнила, что одежда хороша не сама по себе, а в сочетании с наружностью человека. То, что играло на черноволосой яркой Кате или нежно-румяной синеглазой Арине, бледноватой Нелли с ее серыми глазами едва ли личило.
– Рад пройтись с тобою по Крепости, маленькая Нелли, – с шутливою торжественностью изрек отец Модест. К ним присоединились и Роскоф, Параша и Катя, но не Арина, и Нелли, выйдя за порог, сразу поняла почему. Узкие улицы никак не были предназначены для верховых прогулок, кроме разве что главной. Пожалуй, и был весь городок размером с большое село, но в селе дома не лепятся друг к дружке. А эти высокие терема с затейливыми многоскатными крышами, казалось, переходили один в другой. Нелли подумала невольно, что не так уж весело было б жить в этой тесноте, когда б вокруг не открывалось необозримых горных просторов.
– Некоторые живут наособицу в тайге, – заметил отец Модест. – Теперь опасности в этом нету. Кроме медведей, известно.
Однако в полуденный час улицы были почти пусты. Несколько вовсе маленьких детей катались с деревянной горки.
– Соломония!! – грозно крикнул женский голос из стукнувшей сзади двери. Нелли вздрогнула: лицо толстой черницы и царские палаты мгновенно всплыли перед ее глазами.
Девочка лет пяти, с тремя рыжими хвостиками на шапочке, съехав на заду, неохотно поднялась на ноги.
– Соломония! – Женщина так и не высунулась из сеней. – Кто тебе разрешал играть с ребятами? Или не у тебя вчера горло болело?
Девочка затопталась на месте, затем подобрала со снегу деревянную лопатку.
– Домой немедля! – Женский голос смягчился. – В другой раз подумаешь теперь, как сосульки грызть!
Девочка побрела к дому, откуда ее призывали, – медленно и все время оборачиваясь туда, где и без нее продолжалось веселье.
Заглянув Нелли в лицо, отец Модест расхохотался.
– Сие очень частое здесь имя, – пояснил он. – Немало встречается, само собой, Георгиев, но ты не встретишь тут ни Василия, ни Ивана. Почитаются нещасливыми именами, хотя сие не более чем глупый предрассудок. В самом деле, можно ли из-за какого-то мерзкого злодея отказываться от покровительства апостола Иоанна, самого юного из Евангелистов? Хотелось бы мне, чтоб эти глупости забылись.
– Глинская была Елена, – заметила Нелли.
Отец Модест смутился.
– Пожалуй, ты первая Елена в Крепости, – ответил он наконец. – И ты принесешь ей щастье.
– Отчего открыта дверь? – озаботился Филипп, указывая рукой.
– Небось детская небрежность, – отец Модест, взбежав на крыльцо, вдавил дверь в косяк. – Выстудили дом, озорники!
– Но не случилось ли чего? Отчего дверь не на замке?
– Во всем городе нету ни одного замка. К чему они нужны?
– А где ж жители крепости? – не утерпела Параша.
– Прибыли-то мы в воскресный день. Понятно, что было людно. А сей час из мужчин мало кто дома – только охранный отряд, учитель в школе да кто в вифлиофике за книгами. Здешняя жизнь суровая, маленькая Нелли, дел много у всех.
– А
дамы?– В работе домашней. Стирают, готовят, да мало ли дел.
– Стирают? – охнула Нелли. – А люди на что?
– Слуг в Крепости нету, маленькая Нелли.
– Что-то сие отдает ненавистным Вам масонством, – нахмурился Роскоф.
– Я не говорил, что здесь все равны, Филипп. Отнюдь не говорил. Но когда мы выживали, потребно было, чтобы работала каждая пара рук, способная трудиться. Труд – не унижение для благородства.
– Но откуда пополнялся сей народ?
– В различные времена по-разному. Многих стрелецких сирот приютили здесь в царствование Петра.
Нелли вовсе не знала, кто такие стрелецкие сироты, да и занимало ее мысли вовсе другое.
– Отец Модест, отчего… отчего княжна Арина…
– Не может ходить?
– Да.
– Глупость ребяческая, – лицо отца Модеста как-то странно напряглось. – Есть преданье про девочку, что спасла Крепость от монгол, спрятавшись надолго в ледяной воде. Я не люблю теперь сию историю, нету настроенья рассказывать. Арина с Анастасией, сестрою моей, надумали приучать себя к водному холоду, чтобы при случае оказаться не хуже сей героини. Слыхали они от взрослых, что привыкать ко всему надо с немногого, да только поняли неверно. Вместо того чтоб окунаться в воду на мгновение всем телом… Ну, словом сказать, Арина однажды простояла пять часов по щиколотку в ледяной воде. Приступы невыносимых болей терзают временами все ее тело, но только щиколотки отказались служить. Но довольно о том. А сейчас я покажу вам церковь, где служил первую свою Литургию.
Глава XII
Деревянная церковка, срубленная с таким же рачением, как и все зданья вокруг, стояла на маленькой площади. Маленькая икона над входом, изображающая повергшего змия рыцаря, указывала, что храм посвящен святому Георгию.
– Давно уж храм маловат, – заметил отец Модест, взбегая по высоким ступеням. – По дням воскресным служатся чередом по три Литургии. Был он воздвигнут в первые же десятилетья.
Внутри царил полумрак, лишь золотисто горели восковые свечки перед иконами, черными от старости и вовсе новыми, сверкающими яркой киноварью и лазурью, непотемневшим металлом окладов. Печь не топилась, и от дыхания с уст слетал легкий пар.
Только сейчас Нелли обратила вниманье, как смешно крестится Роскоф: в другую сторону и всею ладонью.
– Давненько я здесь не был, – улыбнулся отец Модест, вытаскивая из ящика свечу.
– Все не решаюсь Вас спросить, – негромко заметил Роскоф. – Вы вить ушли сюда много прежде изменений, что ввел патриарх Никон. Как могло получиться, что вы не с теми, кто зовется раскольники?
– Вопрос хорош, – усмехнулся отец Модест, затепливая свою свечку. – В двух словах не передать, какие шли тут дебаты. Коснусь сейчас самой сути. Едва ль в церкви западной могли бы проистечь такие беды из-за того, что затеял Никон. Различье уставов бывает в ней и большим. В самой сути перемены зла нету, но худо была она проведена. Мы наблюдали издали, и разум наш не был замутнен обидами. Быть может, настанет черный год, когда нам придется уйти в раскол. Но год сей не настал, ибо ереси мы тогда не нашли. Бывали на Руси времена и похуже, когда адское пламя ереси грозило опалить трон.
– Давно ли?
– Раньше Грозного.
Нелли слушала вполуха, следя, как прозрачные капельки воска твердеют, стекая, как танцует на своем стебельке крошечный огонек. Отчего такая радость охватывает душу, когда ставишь свечку?
– А я вить слышала тут уже от старухи одной про ту девочку, – шепнула Параша, слегка удержав Нелли и Катю в притворе, когда мужчины вышли.
– В которую Арина играла? – спросила Нелли.
– Ну. Случилось это, когда детьми были деды нынешних стариков.