Ласковый убийца

Тарасов моментально стал серьезным.

– В общем-то, все по мелочи… Но главное, что мне непонятно – это почему следственно-оперативная группа не нашла при осмотре тела водительского удостоверения, – он деликатно сказал "тела", а не "трупа".

– То есть? – не понял Болтушко. – Как это не нашла? Вы же показывали нам это удостоверение. В морге, когда опознавали вещи.

– Да, – поспешил согласиться Тарасов, – это конечно. В морге, в протоколе судебно-медицинского исследования трупа, было отмечено, что во внутреннем кармане пиджака обнаружено водительское удостоверение, номер такой-то, выдано тогда-то и так далее. Удостоверение на имя Бурмистрова Николая Ивановича. А вот в протоколе осмотра трупа, составленном следственно-оперативной группой на месте происшествия, о водительском удостоверении нет ни слова. Понимаете? Все документы у него лежали в такой сумочке – "визитке". Там и паспорт, и документы на машину, и все прочее. А водительского удостоверения нет. Почему?

– Ну, – неуверенно начал Болтушко, – может быть, его просто не заметили? Дело-то ночью было. Не нашли, и все.

Тарасов покачал головой – это предположение его не устраивало.

– Ну, вы уж совсем нас за идиотов принимаете. Вы что, считаете, оперативник не в состоянии описать то, что видит? Нет, Алексей Борисович, этого быть не может. Во-первых, посмотрите – подробно описан даже смятый чек на сумму сто двадцать рублей, выданный на автозаправочной станции "Кедр" в городе Москве. Видите? Даже такую мелочь не упустили, а уж права-то и подавно бы нашли. Если бы они там были. А во-вторых, что ищут у погибшего в дорожно-транспортном происшествии в первую очередь? Именно права! Так что, будьте уверены, тело, "визитку" и машину обыскали не раз и не два. Но права не нашли. А нашлись они только в морге. Спустя два дня. Остальные документы, между прочим, все это время лежали в моем сейфе, – Тарасов, не оборачиваясь, через плечо ткнул большим пальцем в сторону массивного железного ящика, который стоял у него за спиной. – Вот что я пока не могу объяснить.

– Вы думаете, – высказал предположение Болтушко, – что права подбросили позже?

Тарасов колыхнулся и издал какой-то странный звук, очень похожий на кудахтанье.

– Подбросили? Я этого не говорил. А впрочем, вполне возможно. Но только, если уж подбросили, – он выдержал паузу, желая придать своим словам побольше значительности, – то никак не права.

– А что же тогда? Одежду? – снова удивился Болтушко.

– Давайте вы мне сначала все расскажете, а потом уже будем строить предположения, – ушел от прямого ответа Тарасов.

И Алексей Борисович начал рассказывать.

* * *

РЕМИЗОВ.

У Ремизова появилась работа. Он дрожал от азарта, словно охотничья собака перед травлей: он ждал только сигнала от Ильи.

От этого сигнала зависело главное: на кого бросаться. То ли на Берзона с Красичковым, то ли надо крутить этого самого Кольцова. Выяснять, что он из себя представляет, и чей заказ выполняет. Для этого, кстати, может потребоваться помощь самого Берзона: Ефим Давыдович мужик крутой, ему наверняка будет интересно, кто же под него копает.

В любом случае, как бы дело ни повернулось, Ремизов оставался в выигрыше: если документы подлинные, то скандал вокруг Берзона – это голубая мечта любого журналиста, очень сильный материал, а если сфабрикованные – то появится прекрасная возможность показать свою лояльность, засвидетельствовать свое почтение перед одним из сильных мира сего. В конце концов, не так уж это и плохо – оказаться полезным Берзону, ведь тогда можно рассчитывать на ответную любезность.

Все это было довольно очевидно, и поэтому Ремизов пребывал в прекрасном расположении духа. Он вскипятил чайник, заварил большую чашку крепкого растворимого кофе, поставил на стол чисто вымытую пепельницу из фальшивого хрусталя и положил рядом пачку сигарет с ментолом. Затем он сел на стул – основательно, даже поерзал немного, устраиваясь поудобнее, похрустел пальцами, достал из ящика пачку листов и принялся чертить на них какие-то схемы, понятные только ему одному.

Он рисовал кружочки, квадратики, соединял их прямыми, изогнутыми и прерывистыми линиями, подолгу сидел, задумавшись, затем пил горячий сладкий кофе мелкими глотками, затягивался сигаретой, аккуратно откладывал ее в пепельницу и снова принимался рисовать.

Иногда его что-то не устраивало в этих схемах; тогда он стирал некоторые детали, и рисовал их по-другому.

Постепенно связи между действующими лицами стали проступать все более явственно. Он отложил черновые наброски в сторону и на чистый лист начал наносить окончательную схему.

Это уже были не кружочки и не квадратики – маленькие человеческие фигурки.

Ремизов работал с увлечением: чтобы занять себя подольше, он взял цветные карандаши, и принялся раскрашивать получившуюся картинку.

Потом в правом верхнем углу написал черной ручкой: "Диспозиция 1. "

Получилось действительно здорово.

Он встал и с помощью маленьких кусочков прозрачного скотча приклеил этот лист на пустую стену слева от стола. Стол стоял таким образом, что перед Ремизовым было окно, справа вдоль стены – от пола и до самого потолка – тянулись книжные шкафы, а стена слева была свободна.

Ремизов подпер голову руками и долго смотрел на свой рисунок. Затем встал, сходил на кухню, налил еще кофе и, вернувшись в комнату, снова стал рисовать.

Вторая картинка называлась "Диспозиция 2 – возможный ответ Б."

Черноволосый кудрявый человек с большим крючковатым носом плотоядно улыбался, в руке держал еще дымящийся пистолет, а у ног его лежал блондин с кровавой раной в груди. Как вариант – взорванный черный "Мерседес" и все тот же блондин, возносящийся в небеса на белом облаке.

Обладая некоторой долей фантазии, в блондине можно было узнать Кольцова.

Естественно, Ремизова очень волновала собственная судьба. Себя он изобразил маленьким человечком на заднем плане, размером приблизительно в четверть роста крючконосого. Маленький человечек курил сигару и улыбался. Перед ним стоял пузатый мешок со знаком доллара на боку.

Вторую картинку Ремизов прилепил слева и чуть ниже первой.

Допил кофе, закурил еще одну сигарету и сразу же принялся за третью картинку. Она называлась без затей: "Диспозиция 3. Б. под ударом."

Теперь крючконосый человек стоял согнувшись, понурив кудрявую голову; блондин же, напротив выглядел очень веселым и бодрым.

Собственное изображение также присутствовало, но было каким-то неопределенным: половинка маленького Ремизова осторожно выглядывала из-за кирпичной стены. Мешка с деньгами рядом не было.

Красичков везде был одинаковым: Ремизов нарисовал его очень толстым, почти круглым, с густыми бровями в пол-лица.

Третью картинку Ремизов прилепил справа от первой.

Он встал, прошелся по комнате, бормоча что-то под нос и бросая на свою галерею быстрые взгляды. Ему очень хотелось угадать, как события будут развиваться дальше.

Ремизов подошел к книжному шкафу и достал из своего личного архива карточку с фамилией Берзона.

Как человек пунктуальный и педантичный, он заводил карточки на всех более или менее крупных персон. Здесь были и бизнесмены, и политики, и спортсмены, и артисты, – все, кто становился участником какого-нибудь скандала. Причем сведения Ремизов брал только из открытых источников – газетных статей, сообщений по телевизору и так далее, слухами он никогда не пользовался.