Ластики

– Ах вот что. Очень мило с вашей стороны. Месье Дюпон поживает очень хорошо.

Но зачем Бона узнавать, как поживает профессор, если он знает, что профессор мертв?

Из-под настила моста Гаринати смотрит на переплетение металлических балок и тросов, которое постепенно исчезает из виду. На другой стороне канала громадный механизм разводного моста издает ровное гудение.

Достаточно было бы поместить какой-нибудь твердый предмет – даже совсем небольшой – внутрь зубчатой передачи, чтобы раздался скрежет сломанной машины и все остановилось. Маленький, но очень твердый предмет, который нельзя раздробить; серый каменный кубик…

Но что толку? Тут же прибудет аварийная бригада. Завтра все будет работать в обычном режиме – как будто ничего не произошло.

– Месье Даниэль Дюпон здесь живет?

– Что вы сказали?

Бона повышает голос:

– Месье Даниэль Дюпон!

– Ну да, здесь! И незачем так кричать, я не глухая! Что вам надо от месье Дюпона?

– Я хотел бы узнать, как он поживает.

– Как он поживает? Да он умер, мой мальчик! Слышите, умер! Здесь больше никого нет, вы опоздали.

Маленькая застекленная дверь жалобно скрипит.

Сказать что-нибудь этому Уоллесу? Что же он ему скажет? Он вынимает из кармана плаща открытку и останавливается, чтобы ее рассмотреть. Кажется, можно пересчитать кристаллики в гранитных плитах на первом плане.

Маленький бумажный комочек – синеватый и запачканный. Он несколько раз отталкивает его ногой.

Табличка из черного стекла, прикрепленная четырьмя золотистыми винтиками. От верхнего справа отлетел резной кружок, прикрывающий головку.

Белая ступенька.

Кирпич, обыкновенный кирпич, один кирпич среди тысяч кирпичей, составляющих стену.

Вот все, что остается от Гаринати к пяти часам вечера.

Буксир дошел до следующего моста и, чтобы пройти под ним, опускает трубу.

Если посмотреть прямо вниз, можно увидеть трос, ползущий по поверхности воды, прямой и натянутый, толщиной с большой палец. Он чуть возвышается над мелкими серо-зелеными волнами.

И вдруг, вслед за пенным гребнем, из-под арки моста возникает закругленный форштевень баржи – и медленно удаляется к следующему мосту.

Маленький человечек в длинном зеленом плаще, склонившийся над парапетом, выпрямляется.

Глава пятая

1

И вот уже сгущаются сумерки, и холодный туман с Северного моря обволакивает и усыпляет город. За весь день почти что и не было светло.

Идя вдоль витрин, которые зажигаются одна за другой, Уоллес пытается выудить что-нибудь полезное из отчета, составленного молодым полицейским. Этот инспектор должен знать – в буквальном смысле, то есть по должности, – что мотивом преступления была не кража. Но с чего он взял, будто убийц было двое? Если предположить, что роковой выстрел был сделан не тем человеком, который указал обходной путь через сад, это мало что даст. К тому же аргумент насчет следов на газоне не выглядит особенно убедительно. Если один уже шел по выложенному кирпичом бордюру дорожки, то другой мог просто идти сзади, или, скорее, впереди, поскольку только он знал дорогу. Именно такой способ перемещения двух ночных гостей выглядит наиболее правдоподобным. В любом случае никому из них не требовалось идти по газону; если кто-то и прошел там, то явно по другой причине – или без всякой причины вообще.

Уоллес чувствует, как накопившаяся с утра усталость начинает наливать тяжестью его ноги. Он не привык так много ходить. Эти переходы из одного конца города в другой в сумме должны составить несколько километров, и большую часть расстояния он преодолел пешком. Выйдя из комиссариата, он направился на Коринфскую улицу по улице Хартии, мимо префектуры, затем по улице Пастухов; затем он очутился на перекрестке трех улиц: той, по которой пришел, и двух улиц впереди, сходящихся под прямым углом. Он знал, что проходил здесь уже дважды: в первый раз он пошел верной дорогой, во второй раз ошибся; но потом он уже не помнил, на какую улицу свернул в первый раз, впрочем, они были удивительно похожи.

Он свернул на улицу, ведущую влево, и после нескольких неизбежных поворотов оказался – быстрее, чем он думал, – на площади Дворца правосудия, прямо перед комиссариатом.

В этот момент Лоран как раз уходил: он не ожидал увидеть Уоллеса, с которым расстался четверть часа назад. Однако он ни о чем не спросил и предложил подвезти Уоллеса до клиники, поскольку ему это было по дороге.

Минуты через две Уоллес звонил в дверь дома одиннадцать. Ему открыла та же сестра, которая утром так неуклюже старалась удержать его, несмотря на отсутствие доктора. По ее улыбке он понял, что она его узнала. «Все они одинаковы!» Он сказал ей, что хочет поговорить с доктором Жюаром лично;он подчеркнул, что дело очень срочное, и дал ей визитную карточку, на которой стояла надпись: «Бюро расследований Министерства внутренних дел».

Его привели в довольно темную комнату, нечто среднее между гостиной и библиотекой, где он должен был ждать доктора. Никто не предложил ему сесть, и он прохаживался вдоль стеллажей с толстыми книгами, машинально читая названия на корешках. Целый стеллаж занимали книги о чуме – тут были и труды историков, и медицинские трактаты.

Через комнату прошла какая-то женщина, затем еще две и худощавый невысокий мужчина в очках, который, казалось, очень спешил. Наконец вернулась сестра и – как будто она уже успела все забыть – спросила, чего он здесь ждет. Он ответил, что ждет доктора Жюара.

– Но доктор только что ушел, разве вы его не встретили?

Трудно было поверить, что она не издевается над ним. Разве он мог догадаться, что человек, который проходил здесь, был доктор Жюар, ведь он не знает его в лицо. И почему она не доложила о его приходе, как он просил?

– Не сердитесь, месье, я подумала, что доктор поговорит с вами перед тем, как уйти. Я ему сказала, что вы его ждете. Но его вызвали к очень тяжелой больной, и он никак не мог задержаться даже на минуту. Во второй половине дня у доктора очень много дел, поэтому он спросил, сможете ли вы ровно в половине пятого встретиться с ним на вокзале, между телефонными кабинами и буфетом. Это единственная возможность встретиться с ним сегодня: в клинику он вернется только поздно вечером. Когда я увидела, что доктор идет в гостиную, то подумала, что он сам назначит вам встречу.

Проходя мимо, маленький доктор искоса взглянул на него. «Странные у нас тут бывают врачи».

Сэкономив немного времени, Уоллес решил отправиться к коммерсанту Марша. Но на звонок в дверь никто не откликнулся. Впрочем, это было не так уж важно. Лоран в основных чертах изложил ему свою беседу с человеком, который считал себя приговоренным к смерти. И все же ему хотелось бы самому сделать вывод о душевном здоровье этого человека. Лоран описал его как законченного психопата, и его поведение в кабинете комиссара подтверждает это мнение, хотя бы отчасти. Но некоторые его опасения не кажутся Уоллесу такими уж надуманными: новое убийство сегодня вечером более чем вероятно.

Спустившись по лестнице, Уоллес спрашивает у консьержки, не знает ли она, когда вернется жилец. Месье Марша только что уехал на машине, со всей семьей, и вернется не так скоро. Наверно, ему сообщили о смерти близкого родственника: «Бедняга был прямо сам не свой».

Дом, где живет коммерсант, находится в южной части города, недалеко от квартала лесоторговцев. Оттуда Уоллес направился на вокзал, снова через Берлинскую улицу и площадь Дворца правосудия. Затем он шел вдоль бесконечно длинного канала, на противоположной стороне которого выстроились старинные дома: их узкие фасады много столетий разъедает сырость, и теперь они угрожающе наклонились к воде.