Латекс

Чтобы прочитать остальное, Ларс поехал не домой, а в офис своей благотворительной организации, попросил секретаря никому не сообщать, что он здесь, и не беспокоить, пока сам не выйдет. А еще принести кофе, побольше и самого крепкого.

Перед Ларсом была почти готовая к публикации (если автор рассчитывал на это) автобиография. Может, это не Густава? Он писал о ком-то другом или это вообще не его рука? Тетрадь, похожая на блокнот, найдена в доме Густава, но это говорит только о том, что Густав, возможно, держал ее в руках. Возможно, принес в дом.

Возможно, читал, но что Сьеберг это написал, утверждать нельзя.

Значит, первый вывод: эта тетрадь может иметь какое-то отношение к дому Густава, но вовсе не обязательно к самому Густаву. Это литературно обработанные автобиографичные или выполненные в стиле автобиографии записи, повествующие о некоем мальчике, а потом юноше. Даже имени нет, везде только «я».

Ларс вспомнил, что у него есть текст, написанный рукой Густава, это какая-то анкета, где буквы печатные, а заявление от руки…

Секретарь нашла нужную бумагу быстро и принесла вместе с большой чашкой кофе и полным кофейником.

Поблагодарив, Ларс с трудом дождался, когда она выйдет, чтобы открыть папку и сравнить почерк с почерком из тетради.

Сомнений не было – одна и та же рука.

Но это все равно ничего не значило, возможно, Густав просто переписывал чей-то текст или все же пытался сочинять. А придумано хорошо…

В детстве я мечтал о мире, где людям разрешено улыбаться. Я знал, что такой мир существует, в нем жили некоторые мои товарищи по школе, в таком мире жили те, кто приезжал в Дундрет кататься на лыжах по склонам. Я лгу, никаких товарищей у меня в школе не было, просто не могло быть. С тех пор как мама снова вышла замуж и мы переехали в Галливаре, ни у кого из нас больше не было друзей – ни у меня, ни у Йена, ни у Сары… Потому что друзья это те, с кем ты общаешься не только на уроках, но и после них, с кем ходишь в кино или на лыжах, смотришь телевизор или играешь в компьютерные игры.

У нас с братом и сестрой таких возможностей не было. В доме не только компьютера, но и телевизора не имелось! Стиг Ольстен считал телевидение порождением Дьявола, журналов или газет отчим не выписывал, по радио слушал только религиозные программы.

Мы и до второго маминого замужества жили странно, отца я помню плохо, он умер, когда мне едва исполнилось пять, к тому же вечно отсутствовал дома – занимался охотой далеко на севере. Когда после особо долгой отлучки отец вернулся домой едва живым, мама ругалась, что он вовсе не на охоте пострадал, а из-за своего неуемного волокитства. Думаю, так и было, его просто избили до полусмерти из-за очередной совращенной девчонки, люди на севере суровы и меньше полагаются на правосудие, чем на собственные кулаки.

Отец несколько месяцев кашлял кровью, а однажды не проснулся.

Маму поддержала коммуна, а еще больше церковная община. Вот тогда и началась наша новая жизнь, которая с каждым днем становилась все более мрачной.

Следующие пару лет мы без конца молились о прощении, в том числе нашего беспутного, как говорила мама, отца. Я не понимал, почему нужно молиться о нем, если отец виноват, то пусть сам и расплачивается. Но мама твердила, что без наших молитв душа отца непременно попадет в ад.

– А если мы будем молиться, то в рай?

– Нет, конечно, нет! Никакими мольбами его душа в раю не окажется.

– Тогда зачем молиться?

– Пусть хотя бы в огне чистилища очистится.

К тому времени, когда я отправился в школу (пришлось подождать год, чтобы пойти вместе с Иеном, мама твердила, что младшему брату нужна защита), ежедневные молитвы, воскресные службы, посты и страх перед происками нечистой силы уже въелись в детское сознание.

Мне было семь, Саре десять, а Йену шесть, когда в нашей жизни появился Стиг Ольстен, вернее, он появился в маминой жизни, а для нас стал отчимом. Все вокруг мамы были убеждены, что ей одной с тремя детьми не справиться, хотя с нами и справляться нечего, тогда мы еще не бунтовали, даже я. Йен не бунтовал никогда.

Крепкий, уверенный в себе Ольстен казался маме каменной стеной, за которой она сможет спрятаться от жизни и тех самых козней Дьявола.

Спряталась, во всяком случае, от жизни. И окончательно спрятала нас. Если до тех пор у нас были бесконечные молебны, то теперь появилась такая вещь, как еженедельная порка. Отчим абсолютно уверен, что без порки раз в неделю мальчиков не воспитать. В школе быстро заметили, что в определенные дни мы не можем сидеть нормально и заинтересовались причиной. Не знаю, как отчиму удалось отвертеться, но с тех пор он порол нас по субботам и пообещал, что если мы пророним кому-то хоть слово, последует уже не просто порка, а настоящее снятие шкуры.

Я пытался протестовать, выясняя, за что получаю удары розгами, отчим находил причины – то недостаточно быстро встал утром, то плохо заправил постель, то невнятно прочитал молитву, то получил не ту отметку в школе… Йен вопросов не задавал, он просто терпел и все.

Перелистывая страницу за страницей, Ларс не мог поверить собственным глазам – Густав оказался вполне приличным писателем! Но с первых строчек у Ларса появилось подозрение, которое крепло с каждой фразой и каждым именем или названием, приводимым в тексте. Чтобы так описывать окрестности Галливаре, там нужно жить, чтобы столь прочувствованно рассказывать о страданиях во время порки и, главное, о психологических переживаниях из-за унижений, их нужно перенести. Неужели?..

Ларс гнал эту мысль от себя, но она возвращалась снова и снова.

Густав писал о себе, своем детстве и своих переживаниях!

Но это означало, что Ларс ничего не знал о приятеле, и не только Ларс – никто другой. Поверить, что это детство Густава Сьеберга, которого приятели знали как неисправимого бабника и любителя красивых женских тел, причем, тел обнаженных, завзятого БДСМ-щика, предпочитающего эстетские штучки, но при этом вполне способного не оставить на теле нижней ни сантиметра без синяка или кровоподтека, да мало ли чем известного в своем кругу, невозможно.

Густав менял женщин чаще, чем рубашки в своем нешуточном гардеробе. Развратив и превратив в послушную рабыню одну, он тут же принимался за другую. Даже делал предложение, но ни разу не доводил дело до свадьбы. Кроме последнего случая с Бритт. Может, в этом причина его гибели?

В мире все возможно.

Я ненавижу запах касторового масла и глицерина. Касторовое масло, наверное, терпеть не могут все, а вот глицерин многие любят, к тому же меня не раз уверяли, что глицерин запаха не имеет. Не имеет, но только если с ним ничего особенного не связано. У меня связано.