Латинист и его женщины

Глава 12. МОЯ КОМНАТА

И я покинул кухню. Вошёл в свою комнату и закрыл за собою дверь. Но не запер. И погрузился в свою диссертацию.

Отдельная комната (квартира, дом, остров) — это ведь и в самом деле некая модель человеческой души, некое закрытое со всех сторон пространство, где можно, отрешившись от всего внешнего мира, побыть хоть какое-то время самим собою. А в том маленьком мирке, где царствует компьютер, где латынь, — там я в своей родной стихии…

Кроме латинского языка, у меня есть ещё и другая страсть: я очень люблю рисовать. На компьютере, разумеется, а не на бумаге. Иногда это какие-нибудь люди и человеческие сценки, а чаще — пейзажи. Что-нибудь фантастическое, сказочное, нереальное. Диковинные растения на какой-нибудь планете, ландшафт, уходящий вдаль… В общем-то, чепуха — я и сам это понимаю, но с её помощью мне удаётся как-то отрешиться от действительности и отдохнуть. Вот и сейчас я понял, что мне не до латыни, переключился на рисование и ушёл в тот мир, который так далёк от повседневности…

Глава 13. ЕЩЁ ОДИН РАЗГАДАННЫЙ СОН

Спустя какое-то время я понял: я бесцельно сижу перед компьютером и ничего на самом деле не делаю. Мне вспомнился сон — но на это раз не Зинаидин, а мой собственный, приснившийся мне где-то с год тому назад или даже ещё раньше.

Это был всё тот же квартирный сюжет — столь любимый у советских граждан, измученных неразрешимым квартирным вопросом.

…Я прихожу в какой-то незнакомый многонаселённый дом… Поднимаюсь не очень высоко — на второй или на третий этаж… И останавливаюсь перед дверью…

…Дверь — очень необычная, не такая, как все. Она чёрного цвета, какая-то старинная, обитая толстым железом и полукруглая вверху. Увесистая скоба, вместо обычной ручки. И — мощные заклёпки по всей площади дверной поверхности…

…Почему-то мне очень нужно войти в эту квартиру. Я достаю ключи — огромную связку — и начинаю подыскивать нужный ключ. И так и не нахожу — ни один не годится. Тогда я начинаю толкать дверь, ощупывать её ладонями и пальцами и тут случайно нажимаю на одну из заклёпок, которая и оказывается тайною кнопочкою для открывания этой двери…

…Я вхожу в квартиру. В ней никого нет… Анфилада комнат, уходящая вдаль… По ним можно идти и идти, и они никогда не кончатся… Пространство замкнутое и одновременно бесконечное… В комнатах — разное убранство. Оно не очень богатое, но и не очень бедное. Все комнаты — одинаковы по размеру, все имеют по одному окну и почему-то — только с левой стороны, а справа у них — глухая стена… Ну то есть, во всём этом есть нечто однообразное и одностороннее, хотя и некая идея бесконечности тоже присутствует… Я не захожу слишком далеко и возвращаюсь в первую комнату. И там соображаю: ведь это я попал в квартиру Зинаиды! А хозяйки нет дома, и я здесь нахожусь без спросу, а так — нельзя. Стало быть, надо уходить. Надо распахнуть не запертую дверь и уйти. Но как уйти, когда нет нужного ключа? А на какую кнопочку следует нажимать, чтобы дверь повиновалась мне, — я забыл. Бросать же квартиру в незапертом состоянии — просто свинство. Придут жулики и ограбят. Нет уж, надо будет дождаться возвращения Зинаиды… И я жду, жду, уже и раскаиваюсь, что вошёл сюда, и знаю, что ждать придётся очень долго. Возможно, — всю жизнь…

Вот такой сон.

Глава 14. НЕРЕАЛЬНОЕ В РЕАЛЬНОМ

1

А в настоящем мире за пределами моей комнаты наступило вот что: ужин на коммунальной кухне закончился, и банкир по-хозяйски увёл Зинаиду в спальню.

И в это же самое время, с точностью до минуты, словно бы по воле какого-то злобного и ехидного рока, появилась ещё одна моя ученица — Люся. Очень положительная девочка. Очень старательная. Очень приличная. Она всегда очень вежлива, всегда одета с иголочки… И ещё: в очках, конопатенькая и курносенькая. Рыженькая — ещё даже и рыжей меня. Она учится на романо-германском факультете и хочет знать всё: и романские языки, и германские. Со мною она учит латынь.

2

Уселись за стол. Заработали.

— А теперь рассмотрим ещё один образец замены придаточного предложения оборотом ablativus absolutus. Прочти вот это!

Люся у меня — примерная ученица. Она прочла:

— Cum Troja deleta esset, Graeci domum reverterunt.

— В слове reverterunt не забывай соблюдать долготу: reverte-e-e-erunt! Переведи!

— Когда Троя разрушена была, греки домой вернулись.

— Совершенно верно, хотя и не вполне изящно высказано по-русски!

Коммунальная квартира, в которой я живу, состоит из трёх комнат, одна из которых принадлежит мне, а две других — Зине и её сыну. Сына сейчас нет дома, он ушёл на занятия в какой-то спортивной секции и вернётся поздно. И поэтому Зинаида и её друг позволяют себе расслабиться. Особенно Зинаида — она стонет и кричит. Прямо за стеной. И очень сильно и эротично. А квартира эта находится в старом хрущёвском доме и звукоизоляцию между отдельными комнатами имеет весьма слабую…

Люся с еле сдерживаемым любопытством спрашивает:

— Павел Артемьевич, там у ваших соседей — опять?

— Не обращай внимания, — советую я. И для пущей убедительности повторяю: — Cum Troja deleta esset, Graeci domum reverterunt. А теперь делаем наше преобразование. Прошу!

Люся ненадолго запнулась, а затем, тяжело вздымая грудь и преодолевая глубокое волнение, сказала:

— Troja deleta Graeci domum reverterunt.

— Почти хорошо. Но слова Troja и deleta ты произнесла на школярский манер, а не истинно по-латински. В языке же латинском так: в именительном падеже — «a» краткое, а в творительном — «a» долгое. Иными словами ты должна была произнести: Troja-a-a, deleta-a-a.

Люся внимательно слушала.

— Так, как ты, говорят литовцы, язык которых очень похож на латинский. Именно у них в этих двух случаях будет одинаково краткое «a» — в именительном падеже и в творительном.

Люся внимательно слушала.

— Но ведь, это согласись, — латинский язык, а не литовский!

Зинаида за стеной — кричала.

— Хотя, конечно, литовская падежная система намного богаче и даже красивей латинской. Я бы даже сказал: эстетичней. Ну а твоё дело — воспроизводить эту долготу, как бы трудно тебе это ни казалось. А это и впрямь — трудно, ибо ударение в этих двух словах падает не на последний слог, а на предпоследний. Русскому человеку постичь безударные долгие очень тяжело. И тем не менее: если мы не будем соблюдать эту долготу, то тогда в нашем произношении nominativus ничем не будет отличаться от ablativus'а…

И тут за стеною наступила неожиданная тишина.

— Да, понимаю, это ведь первое склонение, — охотно согласилась Люся.

Я перевёл дух. Мысленно закатил глаза и мысленно вытер пот со лба.

3

Однажды я спросил у Зины:

— Послушай, зачем же так истошно орать? Он у тебя что — садист, что ли? Он что там — режет тебя? Истязает?

Зинаида нисколько не смутилась:

— Ах, Пашенька, ну что ты — конечно, нет. Мой Лёнчик — мужчина, совершенно нормальный в сексуальном плане. Просто я очень люблю делать ему приятное, а Лёня как раз очень любит, когда я так дико кричу. Это утверждает его в мысли, что он настоящий мужчина…

— А что — разве у него есть сомнения?

— Нет, конечно. К тому же он и в самом деле — великолепный сексуальный партнёр. Чувствуется южное происхождение. А уж с ним-то в постели — можешь поверить — есть от чего закричать женщине, которая знает толк в настоящих мужчинах!

— А ты знаешь толк?

— Уж за меня-то не беспокойся, мой миленький!

— Да я и не беспокоюсь. Но почему ты орёшь только тогда, когда нет сына?

— Какой ты наблюдательный! Просто в такие минуты я могу расслабиться и не сдерживаться. Так приятно почувствовать себя в руках опытного, сильного, настоящего мужчины. А тебя, когда ты сидишь за стенкой и занимаешься своими языками, я не стесняюсь.