Лазо

— Есть, нашел! — сообщил через несколько дней после долгих поисков и раздумий тот же Агеев.

— Ну, что ты нашел?

— Вот какое дело, товарищ Лазо.

И машинист предложил более или менее приемлемый выход из положения: сесть в теплушку к рабочим-китайцам. В то время на Дальнем Востоке для них в составе поезда были специальные теплушки. Агеев проследил, что белогвардейские ищейки обычно обходят своим вниманием китайские вагоны. Конечно, такая теплушка тоже не совсем надежна, — сами китайцы могли невольно выдать Лазо и его спутников: почему вдруг русские сели к ним в вагон? Но делать нечего. Надо рискнуть.

И однажды ночью Лазо с женой и Виктором протиснулись в забитую доотказа китайцами теплушку, направлявшуюся в Хабаровск. Лазо удалось благополучно добраться до Хабаровска, а затем в такой же теплушке и до Владивостока, к берегам Тихого океана.

Это было в декабре 1918 года.

НА ТИХОМ ОКЕАНЕ

Прошло уже около года, как интервенты начали осуществлять свой замысел — отрезать Дальний Восток от Советской России. На улицах Владивостока, как у себя дома, свободно разгуливали солдаты и офицеры многих стран мира.

Старожилы Владивостока никогда не забудут день 12 января 1918 года — первый день открытого наступления империалистов на тихоокеанское побережье молодой республики.

Утро не предвещало никаких происшествий. Чуть свет протяжно завыли паровозные гудки, и на набережной, запорошенной выпавшим ночью снегом, появились кряжистые грузчики, толпы рабочих Дальзавода и мастерских порта, матросы, кочегары, крановщики. Из грязных лачуг вышли китайцы-разносчики с корзинками на коромыслах:

— Лука! Лыба!.. Яичко!.. — нараспев оповещали они покупателя о своем скромном ассортименте товаров.

Над бухтой Золотой рог висели густые космы черного дыма, выбрасываемого из труб многочисленных пароходов и катеров. Звонко лязгали тяжелые якорные цепи, гудели сирены, визжали подъемники.

Трудовой день начался.

В море появились далекие дымки. Это шли суда из Канады и Японии. Они везли колесные скаты, цилиндры, котлы, вагоны и паровозы. Из пакгаузов на иностранные пароходы отгружали рыбу, морскую капусту, строевой лес, бобы, зерно и прочие грузы.

Все дышало мирной спокойной жизнью.

Но что это?

В полдень из-за острова Аскольда, скалистые берега которого отчетливо видны из Владивостокского порта, появились военные суда. Их нетрудно было узнать по вымпелам — белые полотнища с красными кругами. Впереди грузно шел крейсер, а за ним — два миноносца. Обогнув гранитный мыс острова, суда разошлись в разные стороны: крейсер направился к Золотому рогу, а миноносцы — к корейским берегам. Вскоре, просигналив с борта приказ «очистить место», в бухту вошел крейсер японского военного флота «Ивами». Теснее стали прижиматься к берегам океанские пароходы, расчищая дорогу нежданному гостю.

Весть о приходе японского крейсера быстро распространилась по всему городу. На набережную сбегались толпы людей.

Какие-то подозрительные личности с напряженным любопытством прислушивались ко всему, что говорилось вокруг. Безукоризненно выбритые, прилично одетые господа протискивались между чумазыми куртками и пиджаками рабочих и исподволь заводили речь о том, что японцы-де ничего дурного никому не сделают и протестовать против них не следует. Но среди простых, людей эти разговоры не имели успеха.

Владивостокский совет послал японскому консулу решительный протест против самовольного прихода крейсера в русские воды. Ответ был получен в обычно вежливом японском стиле. Сообщалось, что военные суда посланы во Владивосток «с целью защиты своих подданных», что Япония нисколько не намерена вмешиваться «в вопрос о политическом устройстве России». Но всем было ясно, что приход крейсера — начало открытой интервенции.

Через два дня, 14 января, близ острова Аскольда появился английский крейсер «Суффольк». Прошло еще три дня, и в бухте бросил якорь второй японский крейсер, «Асахи». Вскоре в бухту Золотой рог пожаловал и американский крейсер «Бруклин».

Из всех нор вылезли на белый свет враги Октябрьской революции.

На Светланской улице близ порта в шикарном ресторане Кокина по вечерам собирались иностранные представители — штатские и военные; меньшевики, эсеры, кадеты, японские шпионы, спекулянты и шансонетки. Под переливы скрипок, гобоев, под звон бокалов шумная компания дельцов бурно спорила о том, кому достанутся горные богатства края — японцам или американцам.

Японцы уверяли, что их деловые круги не пожалеют денег, чтобы по-настоящему заняться добычей полезных ископаемых, а американские офицеры советовали своим партнерам по интервенции не строить воздушных замков: «наш капитал с гораздо большим успехом может разрабатывать дальневосточные недра». А когда споры разгорались особенно горячо и страстно, часто раздавался голос изрядно подвыпившего, экспортированного из США анархиста Двигомирова, известного в то время во Владивостоке демагога:

— Не болтайте, господа, глупостей. Все богатства принадлежат мировому человечеству. Никаких японцев и американцев! Все люди — братья. Разделим все блага между всеми поровну и будем счастливы.

Этот Двигомиров своими демагогическими криками о всеобщем разделе благ мира имел вначале некоторое влияние среди отсталой части рабочих. Чуть ли не ежедневно на самых людных улицах Владивостока, в порту, около мастерских появлялась его долговязая фигура с жирным лоснящимся лицом и выпученными рачьими глазами. Одевался он «под рабочего». На нем обычно была черная косоворотка и пиджак. Вокруг этого «пророка грядущей жизни» постоянно толпились какие-то подозрительные личности обоего пола.

Вздумает «пророк» обратиться с речью к народу — его приспешники мигом сооружали из досок и пустых ящиков импровизированную трибуну. Взобравшись на нее, Двигомиров простирал в направлении порта и его складов свои длинные руки и, словно зловещая птица, начинал громко кричать:

— Люди! Перед вами огромные богатства. Все это создано вашими руками — вы хозяева. А Совет вам ничего не даст. Слушайте нас, анархистов!.. Мы говорим: берите все, это все ваше. Разделим все блага мира и будем счастливы. Да здравствует анархия — мать порядка!..

Владивостокские рабочие вскоре роняли и по достоинству оценили подлинную сущность этого «пророка» и его «идеи». Где бы он ни выступал, его обычно с позором сгоняли с трибуны. При этом часто возникали скандалы, драки, устраиваемые самими же анархистами.

Огромный вред приносил советской власти Двигомиров со своей бандой. Японцы получали лишний козырь для оправдания интервенции: Советы-де не в состоянии обеспечить «проживающим во Владивостоке и его окрестностях японским гражданам» тишину и спокойствие. Меньшевистская газетенка «Далекая окраина» публиковала речи Двигомирова и тут же комментировала их: вот, мол, еще одно доказательство несостоятельности советской власти — в городе процветает анархия.