ЛЧК (Записки старого человека)

Затем пошли снова гороскопы, столь близкие сердцу Ларисы, гадания по старинным книгам... Или это было раньше?.. Сейчас уже трудно восстановить порядок, в каком все распространялось. Но за гаданиями уж точно было вызывание духов, столы с блюдцами, странные сдавленные звуки в темноте, которые долго обсуждались и расшифровывались... Наконец, эти встречи в темноте пришлось прекратить, потому что стали пропадать вещи... Подозрение пало на основателей кружка, в числе которых была Лариса. Она рыдала и требовала от Антона, чтобы он кому-то набил морду, но это было настолько нереально, что она сама отступилась и прибегла к старой тактике - залезла на балкон своего недруга и страшно перепугала всю семью... На этом все и кончилось... Но возникли новые увлечения...

От всего этого мельтешения Антон иногда все же взбрыкивал. После очередной сходки телепатов сидел мрачно за кухонным столиком, справа носок, слева - кусок хлеба с маргарином, и говорил Ларисе:

– Скорей бы война, тогда я избавлюсь от вас... А она ему в ответ тоненьким голосочком:

– А я к вам в вещевой мешок сяду и поеду с вами...

И он верил, что действительно - сядет... А потом приходила ночь, и Лариса была ему нужна... И так все шло и плыло... Все распадалось, и эти кружки распадались. Институт закрыли, Антон стал работать в совхозе налаживать счетные машинки...

И тут началась эта потасовка, эти "наши неурядицы", как только и можно было говорить не оглядываясь. Но о них пусть лучше напишет старик Крылов...

* * *

Антона взяли почти сразу, и в столкновении с невидимым в тумане противником его ударило плотной волной воздуха - и отбросило, и он, не потеряв сознания, с облегчением подумал: "И это все?" - но волну догнала другая, которая не пощадила его, смяла, начала бить о землю, о камни, а он все не терял сознания... потом его с невозможной силой ударило лицом обо что-то - и он исчез для себя... Он выжил, сохранил крохи зрения в одном глазу - и вернулся домой. И эта изрытая ямами и воронками поверхность вместо лица ничуть не смутила Ларису, я боюсь сказать - обрадовала... нет, но что-то от радости было теперь в ней, потому что он стал принадлежать ей полностью и навсегда. И Антон понял, что только с ней ему жить. Люди отняли у него все, что могли, и его бесхребетное тело нужно было только этой женщине. Он стал дворником и работал в подвалах, ему нравилось кормить котов, с ними было легко и спокойно. Он понял, что от общения с людьми перестает быть собой, дрожит, теряет опору. А коты не заставляли его подчиняться, уважать их или восхищаться ими, как это делали люди, и любить тоже не заставляли - и он полюбил их, впервые в своей жизни свободно. И они его любили и не смотрели ему в лицо - они знали тысячи других его признаков. И тогда, тоже впервые в жизни, он занял твердую позицию - стал кормить этих животных и спасать их, хотя это было опасно...

В результате ранения, лишившего Антона губ и передних зубов, его речь стала плохо понятна людям, зато коты понимали его хорошо - ведь для них урчащие, хрустящие, сопящие и шелестящие звуки таят в себе такие тонкости, о которых мы - голосящие и звенящие, даже не догадываемся.

С тех пор как Антон вернулся к Ларисе без лица, все беды обходили их стороной. Рядом умирали люди от ран и голода, исчезали... а эти двое жили, как раньше, и казалось, что их почти невозможно истребить, так мало им нужно было от мира...

Пир продолжается

Блясов выбрал большой мягкий кусок свинины, положил его на блюдечко и пошел к двери в глубине подвала. Он заглянул в темноту и сказал:

– Филя, Филюня, возьми, черненький, поешь...

За дверью начинались подземные коридоры, проходили гигантские трубы, питавшие когда-то институт водой... туда уже никто не заходил, кроме котов...

Все веселились. Блясов, потный и красный, схватил Марию и пытался танцевать с ней что-то несуразное, брюхо его прыгало, космы седых волос падали на лицо. "Дядя", пользуясь моментом, утащил бутыль в угол и деловито опустошал ее. Антон, Лариса и Анна пели старинную песню. Вдруг свет факелов разом дрогнул, пламя отклонилось в сторону черной щели. Блясов подошел к двери. Щель увеличилась, вот и сквозило, а мясо исчезло, и кота не было тоже.

– Вот дьявол,- пробормотал Бляс, вытирая пот,- все слышит, все знает... а как исчезает - чудеса...

– Никакого чуда он не делает, старый несчастный кот... Бог ему помоги...
– хрипло сказал Аугуст.

– Бог, Бог...
– засмеялся Коля,- Аугуст, ты дурак, Бог людей забыл, что ему коты.

Я подсел к Аугусту и узнал много интересного, вперемешку с эстонскими ругательствами, впрочем, довольно бесцветными, и русскими - в наиболее ответственных местах. Жить долго, а рассказать жизнь, как это ни обидно, можно за час. Но я узнал не все, рядом плюхнулся Бляс, и разговор пошел в другую сторону. У Бляса была еще одна теория, объясняющая всю картину жизни.

– Вот слушай, - он наклонился ко мне, от него исходил жар, ощутимый на расстоянии, - наш разум - моргает... а тело...
– он шлепнул себя по месту, где грудь без подготовки переходила в живот, - тело живет непрестанно...

Лицо его улыбалось, а глаза не шутили, смотрели цепко и бодро.

– Ну, как в кино... или глаз - моргает, а ты все видишь, - пояснил он.

– Быстро, что ли?..

– Ну да... разум моргнул - человек мертвый, смотрит - человек живой... И так все время, мертвый - живой, мертвый - живой... понял?..

– Ладно, Бляс, - сказал Коля, поглядывая на остатки пустырника,- мы-то живые...

– Когда мы мертвые - не знаем, не помним ничего, а потом снова живем, и живое с живым сливается, как одна картина, ясно?
– Он снисходительно смотрел на Колю.

– Я смотрю на тебя, Бляс, - ты все время живой, - робко заметил Аугуст.

– Чудак, когда я мертвый - и ты мертвый - не можешь меня видеть.

– А тело что, а тело?
– закричал "дядя".

– Тело непрестанностью своей опору дает, вот разум и возвращается.

– А если человек мертвый?
– спросил я.

– Он мертвый, когда я живой... сбивается все, понимаешь?..

– Но мы-то хороним его, он разлагается, труп?..
– решил я поспорить с ним. Я хотел понять, зачем ему нужно это.

– Так он со всем миром живым в ногу не попадает, вот и всего. Никто его живым не видит, а он живой.

Оказывается, он не верил в смерть, славный парень...

– Ты что, шкилетов не видел?
– полез на него Коля.

– Так ты, может, тоже скелет, когда мой разум моргает, - спокойно осадил его Бляс.

– Ну, Бляс, ты удивительный человек...- восхищенно покачал головой Аугуст.

– Он двадцать лет уехамши был, приехал - и также моргает... откуда он знает, а?
– тыча в Аугуста пальцем, закричал Коля.

– Разум его все знает, помнит,- как ребенку объяснил ему Бляс.

– Не докажешь!
– решительно заявил Коля.

– Ну, спроси у Антона.

Все повернулись к бывшему ученому.

– Эт-то интересно...
– промямлил застигнутый врасплох Антон.

– Ну вот, интересно!
– торжествующе сказал Бляс и в честь своей победы налил всем мужчинам пустырника.

Коля не стал больше спорить, моргал он или не моргал, а пустырник видел всегда.

Все немного устали и приутихли. И вдруг неугомонный Бляс заорал:

– Аугусто, что приуныл?..
– И ко мне: - Я зову его Аугу-сто, а раньше звал Пиночетом. Аугусто Пиночет. Он у меня Марию отбил. Ну, не отбил, но все равно... Я даже бить его собирался, но он же ее до смерти бы не оставил, а убивать его я не хотел. Аугусто - хороший парень, даром что эстонец.

– Что ты понимаешь...
– начал багроветь Аугуст.