Льды уходят в океан

Марк проснулся, когда и Степан Ваненга, и Саня Кердыш были уже на ногах. Кердыш стоял у своего фрегата, ненец сидел на кровати. Говорили они шепотом, боясь, наверно, разбудить его. Говорили о нем, о Марке. И, кажется, в чем-то не соглашались друг с другом.

— К Беседину не надо, однако. — Степан встал, подошел к Кердышу и остановился рядом с ним. — Нехороший Беседин человек. Жадный шибко, ух какой жадный. И других учит: хватай-хватай!

— Плевать на Беседина, — сказал Кердыш. — Каждый человек своим умом живет. Если Беседин дрянь — значит, и все у него там дряни, что ли?.. Чудишь, Степа. Да и куда еще. Дня три назад Беседин шумел в кадрах: «У меня аврал, подбросьте двух сварщиков...» Сам слыхал. А ему сказали: «Нету сейчас сварщиков, подожди». Вот и дело.

— Плохой он человек, Беседин, — продолжал Степан. — Не надо бы к Беседину...

Марк сбросил одеяло, натянул брюки. Кердыш и ненец разом обернулись. Степан сказал:

— Проснулся? А мы тут с Саней толкуем: куда тебе работать идти?

— Слышал, — улыбнулся Марк. — Этот Беседин кто — бригадир?

— Бригадир, — ответил Кердыш. — Ему сварщики нужны. Будем тебя к нему устраивать, не возражаешь?

— Ладно. Спасибо за участие.

— Беседин — классный сварщик, большой мастер, — сказал Кердыш. — На каждом собрании его хвалят.

— Не все хвалят, — заметил Степан. — Парторг Петр Константиныч не хвалит, однако. Не шибко, говорит, хороший человек Беседин.

— Ничего, — ответил Марк. — Была бы работа по душе.

Они оделись, зашли в столовую, позавтракали и отправились в порт. Марк шел, поглядывая то на Саню Кердыша, то на маленького ненца, и у него было такое ощущение, что эти парни и он сам давно уже стали друзьями, давно уже вот так каждое утро ходят вместе на работу по улицам этого северного города.

Улицы были еще безлюдны, только где-то в стороне погромыхивал трамвай.

Марк сказал:

— Поздно у вас светает. У нас в это время солнце уже на сто метров от земли.

— Зимой тоже? — спросил Степан.

— Зимой тоже. Хотя греет меньше, зато светит вовсю.

— А тут солнышко скоро совсем уйдет, — вздохнул ненец. — Только фонари будут. А в тундре и фонарей нету, однако. Длинная ночь в тундре. У-ух, какая длинная...

Он снова вздохнул, но Марк подумал, что как раз по этой длинной ночи в своей тундре и тоскует Степан Ваненга, что чего-то не хватает ему здесь, так же как не хватает сейчас Марку его солнца. Положив руку на плечо ненца, Марк участливо спросил:

— Грустишь по своим краям?

— Есть немножко, — признался Степан. — Тянет туда маленько, в тундру-то...

Марк хотел еще о чем-то спросить, но Кердыш незаметно толкнул его в бок. Марк понял: тема, наверно, щекотливая. И промолчал. Они вышли к набережной. Река была такой же темной, как вчера, так же пенились сизые гребни, но сейчас, хотя только еще рассветало, здесь царило необычайное оживление. Десятки катеров с короткими флагштоками, на которых развевались голубые и красные вымпелы, сновали от одного берега к другому, тащили баржи, выводили к морю лайнеры, груженные лесом, рудой, машинами... Гудки и сирены неслись со всех сторон. Два громадных траулера шли в кильватер своим ходом, на одном из них огни еще не были потушены, и казалось, что по реке плывет небольшой городок. Следом за траулером, натужно воя моторами, два буксира тащили к устью океанский пассажирский теплоход. Четыре или пять рядов иллюминаторов теплохода тоже светились огнями, и, отражаясь в темной воде, эти огни словно горели в глубине.

Марк остановился, спросил:

— А порт где?

— Порт везде, — ответил Кердыш. — И там порт, — он показал рукой влево, потом вправо, — и там. Везде порт.

Марк понял не сразу. У них, на юге, порт тоже не маленький, но все вместе: пакгаузы, грузовые площадки, краны стоят рядами, службы — впритык друг к другу, корабли — один за другим. А здесь причалы растянулись на десяток километров. Сколько видно глазу — везде высоченные штабеля леса, горы каких-то тюков, ящиков, руды... Но больше всего — леса. Будто привезли его сюда со всего Севера — доски, десятиметровые круглые бревна, рейки, шахтовый круглячок, потом опять доски, опять бревна...

— Везде порт, — повторил Степан. И с плохо скрытой гордостью добавил: — От окоема до окоема. Вот как.

Только через полчаса они добрались до места. Десятки кильблоков стояли почти вплотную друг к другу, и почти на каждом — траулер, теплоход, танкер, самоходная баржа. У некоторых кораблей обшивка была разворочена, и наружу торчали похожие на скелеты шпангоуты. У других были сняты палубные надстройки, рули, бушприты, и эти корабли казались какими-то куцыми, страшно неуклюжими. Не корабли, а корыта. Тут же, под широким навесом, Марк увидал кучу стальных листов, содранную, изъеденную ржавчиной обшивку, погнутые рули, лопасти тускло поблескивающих винтов.

— Кладбище, однако, — заметил Степан.

— Похоронное бюро, — усмехнулся Саня.

Но Марку такая картина была знакомой. Кто-кто, а он знал, как эти умершие, похожие на старые корыта корабли вновь оживут и не раз еще поборются с ураганами, не раз где-нибудь в далеких океанах моряки добрым словом вспомнят докеров. Он почему-то посмотрел на свои руки и сказал:

— Это не кладбище. С кладбища не возвращаются, а отсюда дорог много.

Вдруг Кердыш толкнул Степана в бок, кивнул в сторону траулера, стоящего на кильблоках. Из трюма корабля вырвался ярко-синий сноп света.

— Смотрите!

— Это Беседин, — сказал Степан. — Работает уже.

Саня взглянул на часы, заметил:

— До смены еще тридцать минут, а он вкалывает. Пошли.

Они поднялись на палубу и заглянули в трюм. Мощная лампа, привязанная к железному крюку, освещала узкий отсек. Упершись одной ногой в борт, а другую подтянув к подбородку, человек в такой неудобной позе каким-то чудом не то сидел, не то висел на шпангоуте и внимательно рассматривал разошедшийся шов в обшивке. Рассматривал долго и сосредоточенно. Потом надвинул на глаза защитную маску, на одно мгновение прикоснулся электродом к металлу и опять склонился над швом.

Человек напоминал птицу, зацепившуюся за наклонный сук и всеми силами старавшуюся не упасть с него. Несмотря на то что в его позе было что-то смешное, Марку показалось необычайно красивым это напряжение, он с первого взгляда увидел в нем настоящего мастера, увлеченно занятого своим делом. Эта увлеченность угадывалась и в напряженной до крайности позе сварщика, и в жесте, каким он после вспышки дуги сдвинул на затылок маску, и даже в том, что он не услышал, как Саня Кердыш громко его окликнул: «Беседин, на минуту!»

— Не хочет вылезать, однако, — сказал ненец.

А Марк ни на йоту не сомневался, что Беседин ничего не слышал. Потому что он был сейчас полностью поглощен своими расчетами, тщательно примериваясь, как лучше прикоснуться электродом к какой-то точке. Вот опять вспышка, потом недлинная пауза, и за ней опять три короткие, как выстрелы, вспышки. И снова пауза.

— Беседин! — еще громче крикнул Кердыш. — Эй, Беседин!

Теперь сварщик услыхал. Обернулся, приподнял маску, глухо ответил: