Лебедь или приключения Вани Лебедева. Часть первая
Шрифт:
В скором времени мой рейтинг, конечно, упал, особенно, когда на соревнованиях по баскетболу я подкачал. На день рождения к Фроловой я не пошел. Бассейн тоже оставил без внимания. Не до этого было…
Послушай женщину…
Оля Шмакова, как-то поймав меня на перемене, опять попыталась завязать беседу. Я к таким беседам с девчонками отношусь плохо. От них всего можно ждать. Например, влюбится в тебя какая-нибудь фифочка. Они сейчас сериалов насмотрятся и ждут принцев на коне. А мы что? Принцы что ли? Мы абсолютно нормальные. Отвела она меня
– Жалко мне тебя, Лебедев. И отца твоего, и маму…
– Ну и…, -говорю.
– Да я так. Не волнуйся слишком. Просто, я могу тебе помочь.
Она сказала не «хочу», а «могу». Это меня и удивило.
– Чем же ты можешь мне помочь? Ты что волшебник в голубом вертолете? Что ты можешь сделать? И, вообще, у меня все нормально. Подумаешь, отец ушел. Да сейчас каждый второй брак распадается, – цитировал я свою бабушку. Она так постоянно утешала мою маму. Проводила душеспасительные беседы, но мама все равно плакала. Да и беседы, скорее, были душещипательные.
– Да уж, нормально! Ничего у тебя не нормально. Я в библиотеке тогда все слышала.
– Подслушивать нехорошо.
– Прости. Я была невольным свидетелем.
– Могла бы кашлянуть для приличия.
– Да не бойся, я никому ничего не рассказала. Я ведь, правда, могу тебе помочь.
Я удивленно молчал.
– Ты ведь любишь отца и желаешь, чтобы он вернулся к вам?
– А ты, что, можешь его вернуть? – довольно дерзко спросил я.
– Могу.
– Как?
– Вон, спроси у Ирки Ушаковой. У нее год назад тоже отец уходил. Он нейрохирург, к медсестре ушел.
– И что?
– Ничего. Потом приполз на коленях. Словом, хэппи энд. Живут вместе, как раньше.
Я молчал и тупо смотрел на нее. Представил отца на коленях. И даже вздрогнул. Как можно заставить человека что-либо сделать против его воли? Загипнотизировать что ли?
Она улыбнулась как-то странно и многозначительно.
– Если хочешь, приходи сегодня ко мне вечером. Вербная, 8. Ну, пока!
Она быстро стала спускаться вниз по лестнице, а я пошел на свой дополнительный английский. Кто посещал платный дополнительный английский, получал всегда пятерки в году.
Мысли в голове роились, как мухи. Первое и самое главное – найти Ушакову и уточнить у нее, правда ли это.
Как раз в это время прямо по коридору на меня брела вечно мечтательная Ушакова в модных сапогах-ботфортах. Кажется, все наши девчонки их перемеряли сегодня. В принципе, ей это действительно шло. Ноги длинные. Но в школу надевать… Я бы не стал. Хотя я не девчонка. Да, ну их, пусть носят, что угодно.
– Эй, Ушакова, можно тебя на минутку?
– Тебе чего, раненый боец?
Я уже и позабыл про свою рассеченную бровь. Но шрамы украшают мужчин в глазах женщин. Как видно, этот шрам мне был к лицу.
– Да вот, хотел уточнить кое-что. По словам Шмаковой, она помогла тебе вернуть отца. Это правда?
Ушакова остановилась и как-то испуганно огляделась, захлопав своими удлиненными ресницами. Как там Машка их называет: «Мэй-блин» и «Макс-фактор». Она все рекламы наизусть выучила. Ей ни Агния Барто, ни Чуковский не нужны. Помедлив, Ира сказала:
– Правда. Она действительно нам помогла.
– Как?
– Точнее, не она, а ее бабушка.
– Опять эти бабки, целительницы?
– Бабки
бабкам рознь. Моя мама у десяти, наверное, побывала. Без результата, пока вот Олина бабушка не помогла.– Но ведь это шарлатанство сплошное.
– Большей частью да. Но Олина бабушка – это ого-го! – она закатила глаза, увеличивая тем самым весомость сказанного.
– Ты что, в это веришь?
– Конечно. Да к ней сам мэр приезжает, депутаты всякие, банкиры.
– А им-то зачем?
– Как зачем? У кого успех, власть, деньги – им все это нужно удержать. А сколько людей им завидуют! И гадости всякие делают. То порчи, то мужей у жен уводят. Или наоборот. Вот так-то. У тебя, вон, тоже отца увели. Украли…
– Украли. У него, что головы своей нет?
– В том-то и дело, нет! Ты просто ничего не понимаешь… Пока…
– Ну да. Вон, мать, сколько денег отнесла этим целительницам. И что?
– Большинство из них – только и умеют, что обещать и деньги брать, но Олина бабушка не такая. Я и сама не верила. Но папа вернулся и живет с нами. Поверь и делай все, что она скажет! Ладно, мне пора. Я сегодня прогуляю английский, что-то неохота…
– Пока.
А я в смятении чувств поплелся на этот английский, хотя мысли мои были, явно далеко и все на русском языке.
Бабушка
Вечером я зашел за Машкой в садик. Дети рисовали Пушкина. Не знаю, кто это придумал такое занятие в детском саду. Я и в 7-м классе его не нарисую. Да еще красками. Портреты моего любимого поэта развешивали над шкафчиками в раздевалке, чтобы родители полюбовались творениями любимых чад. Пушкин у Машки удался. По сравнению с другими это был просто шедевр. Я стал ее нахваливать:
– Слушай, да ты, прямо художница у нас!
Машка засмущалась и стала кокетничать и улыбаться. Девчонки всегда так. Их просто нельзя хвалить!
– Одевайся быстрее, мы идем в гости, – сказал я и стал звонить бабушке, чтобы предупредить ее, что мы задержимся.
– А ты меня оденешь?
– Что? Тебе сколько лет?
– Шесть…
– Ты почти что школьница. Давай уж сама. А то в гости не пойдешь, – пригрозил я. Это подействовало, и через пять минут мы шагали в сторону частного сектора. Эта часть города сохранилась еще с дореволюционных времен, но я почему-то ее не люблю.
– А к кому мы идем?
– К кому надо, к тому и идем.
– Ну, скажи!
– К моей однокласснице Оле.
– Ты что, влюбился, что-ли? – захихикала Машка.
Вот так всегда. Стоит произнести вслух женское имя, уже влюбился. Но лучшая защита в этом случае – нападение и я сказал:
– А что? Может, и влюбился. Возьму и женюсь.
– Тебе нельзя, ты еще маленький.
– Много ты понимаешь, кому можно, а кому нельзя.
– Понимаю, я – взрослая уже.
– Как про любовь, так взрослая, а как одеваться, так маленькая…
На этом мои воспитательные способности иссякли, и я перевел разговор на тему мультфильмов. Мы договорились, что если она будет себя хорошо вести, я куплю ей новый диск с мультфильмами. А то еще начнет ныть или капризничать. Можно было бы ее отвезти к бабушке, но это такой крюк, и потом, честно говоря, я один идти туда не хотел. Интуитивно чувствовал какой-то страх или тревогу.