Лебединая Дорога (сборник)
Шрифт:
Кубратовы булгары уходили от врага все, сколько их было… Со скрипом катились к северу нагруженные повозки. Кое-кто поднимал юрты на колёса и так ехал. Немирье сорвало булгар с земли, на которую они только начали оседать. Заставило припомнить времена, когда не было булгарина без коня и колёс… Теперь они стискивали зубы, вспоминая зелёные нивы покинутого края. Увидят ли они их ещё раз, да и то – потоптанными, скормленными ненасытным хазарским лошадям…
Юрты булгар широко стояли по берегу, там, где между лесом и водой оставался изрядный клок чистого поля. Юрты были круглые, решётчатые, крытые пёстрыми
Другие были побольше, повыше, поярче. У коновязей фыркали горячие жеребцы. Это принадлежало Кубратовым родичам и вождям полновластных племён. А самая большая юрта стояла посередине кочевья. Там ожидал гостей пресветлый хан Кубрат.
Чурила приехал к нему со своими боярами, с Органой и старым Буланом. Словенское воинство располагалось чуть выше по реке. Голова его уже раскладывала костры, а хвост, Вышатин Верхний конец, всё ещё тянулся. Сам Вышата страсть боялся, как бы не обошла его почётная чаша у хана на пиру, – прискакал вперёд, нарушив княжеский приказ. Чурила ничего ему не сказал.
Булгарские воины почтительно распахнули перед ними полог… Вход в ханское жилище был по обычаю повернут к югу. Сам хозяин сидел у северной стены, в особом углублении-тёре. Оттого юрта, если поглядеть сверху, напоминала цветок.
По правую руку хана курился отдельный маленький очажок. За очажком сидела родня: двое родных братьев, трое двоюродных, племянники. К ним усадили седоусого Булана. А Органу хан сперва обнял, потом усадил всех ближе к себе.
А навстречу Чуриле он встал…
Эти двое были равны.
Но два меча в одних ножнах не живут – второму хозяину в юрте не быть. Князь и бояре опустились на войлоки по левую руку от хана, на места для гостей. Поджали под себя ноги.
Напротив хана, у входа, сидели сыновья. Кубрат был молод годами, и трое мальчишек не успели ещё завести не то что усов – первого пуха на губах. Но сидели чинно. Только проворные глаза сновали по сторонам. Тервел, Дуло и Безмер.
По знаку хана внесли низенький стол с угощением. Поставили перед ним на пол. Мало что было на том столе, кроме жареного мяса. Кубрат отрезал кусочек и съел. Отрезал второй и протянул Чуриле, и князю тотчас принесли такой же стол. И так продолжалось, покуда не оделили всех.
Когда слуги принесли чаши с вином, Кубрат сказал:
– Чориль-хан, твои воины с севера, те, для кого ты просил у меня Барсучий Лес, не пожелали пойти с тобой в поход? У меня ведь и для них нашлось бы угощение и место возле огня.
Его сиденье было выстлано византийской парчой. Драгоценная ткань переливалась в свете двух очажков. Боярин Вышата перестал даже жевать: ну-ка, выворачивайся, колодезник!..
Чурила отхлебнул пахучей берёзовой браги и ответил совершенно спокойно:
– Они со мной, хан. Они идут по реке.
Лют сидя спал у костра, уронив вихрастую голову на червлёный княжеский щит. Менял на нём обтрепавшийся ремень, думал кончить к возвращению князя… да так и сморился с ножом и с гвоздиками в руках. По другую сторону огня, прижавшись друг к дружке, лежали Видга и Скегги. Усталость наполнила молодые тела, как вода, по капле наполняющая кружку. Вдруг заливает высокие края, и выплескивается
собранная влага.Все прошедшие ночи и дни Лют не ведал, что такое покой. Но теперь вокруг были только друзья…
Верхний конец ещё шагал через ночные леса, одолевая последний переход и наверняка ворча. На сей раз не на князя: на Вышату Добрынича, бросившего своих.
Думал молодой князь заставить ослушника вернуться хотя бы после пира – не получилось. Из ханской юрты Вышату вывели под руки. Увезли, положив поперёк седла. То ли с горя, то ли ещё почему – напился старый сверх меры…
Вот и втемяшилось Чуриле ехать к отставшим самому. Хмелён был – как и все вернувшиеся от булгар. И оттого неукротимо удал. Уже садясь в седло, подумал – не кликнуть ли с собою хоть Люта… Но отыскал глазами сладко спавшего отрока и не кликнул, пожалел. Только Волчок поднял лобастую голову, застучал хвостом по земле. Чурила нащупал ногой стремя, и Соколик, фыркая, понёс его в темноту.
Свежий воздух вливался в грудь, точно прохладная влага… Дремотно шептал вокруг непроглядный сосновый лес. Чуриле, охотнику, всё было привычно. Правда, когда схлынул заполонивший голову хмель, пожалел-таки, что пустился один. Да не возвращаться с полдороги.
Сильные ноги Соколика отталкивали назад лесную тропу. Один лишь раз встревожился конь, поставил уши торчком… Чурила протянул руку, потрепал любимца по шее… как вдруг взвилась из-за чёрных кустов, по-змеиному прошипела стрела!
Чурилу мотнуло в седле вперёд, ткнуло лицом в жёсткую гриву: тяжёлая, боевая была стрела. Он ещё потянулся к мечу, оглядываясь в поисках врага. Потом сполз с коня наземь и остался лежать.
Далеко позади, у костра, как от толчка пробудился Лют… Вскинул голову и увидел боярина Ратибора.
– Господине! Вернулся князь?
– Вернулся… Вышатиных поскакал встречать.
Стыд ожёг Люта жарким огнём! Даже слёзы выступили на глазах. В один миг взнуздал чалого и сунул Волчку под нос старый ремень: ищи! Верный пёс покрутился на месте, разыскивая следы. Потом рысью пошёл в лес.
Долго-долго вокруг было тихо…
Потом кусты чуть шевельнулись. Раздвинулись. Выпустили на прогалину человека.
Был он невысокого роста, плечист и кривоног, как все живущие в сёдлах. Он держал в руках туго натянутый лук. Шевельнётся упавший – и получит вторую стрелу. Или конь, если вздумает его защищать. Но коня лучше не трогать. Хороший конь…
Медленно, словно к опасному зверю, подобрался к словенину степняк. Словенин лежал лицом вниз, и оперение стрелы глядело в звёздное небо. Это было плохо. Лучше бы он упал на спину.
Лучник ткнул лежавшего ногой в мягком сапоге. Тело податливо уступило удару – ни стона… Тогда ночной гость снял стрелу с тетивы и нагнулся, вытаскивая нож.
Тяжким ковадлом пал ему на голову железный княжеский кулак!
Волчок вылетел на поляну и встал лапами связанному пленнику на грудь. Зарычал ему в лицо. Чужой запах поднимал шерсть на собачьем загривке… Лют кинулся с седла:
– Мстиславич! Казни… нерадивого…
Чурила отозвался:
– Не реви… не девка. Помоги лучше.