Лебединая дорога
Шрифт:
Люди взволнованно загомонили.
– Ас-стейнн-ки, – напомнил о себе Хельги. – Расскажи, что там…
Халльгрим наклонился над служанкой и бережно разомкнул её пальцы, стиснувшие костяную рукоять. Потом поцеловал горбунью в морщинистый лоб. Старая нянька когда-то учила его ходить…
– Я ошибался, когда приказывал ей остаться! – проговорил он негромко. – А следовало бы мне помнить, что времена переменились и уже мало кто знает, как надо выращивать свою судьбу!
Тогда-то самая молоденькая из рабынь, ровесница Звениславке, шагнула вперёд, раздвигая на груди металлические украшения, чтобы ничто не помешало удару…
Потом
Он выбрался наверх, и сруб начали закрывать. Наладили последнюю стену и стали накатывать сверху брёвна. Исчезла рыжая шкура коня, исчезли рабыни, сидевшие подле колёс. Исчезло бледное, словно светившееся, лицо Фрейдис… Халльгрим первым столкнул на эти брёвна глыбу земли. И когда она обрушилась на накат, все голоса потонули в лязге оружия. Это воины одновременно выдернули из ножен мечи и троекратно ударили ими в звонкое дерево щитов. И называлось это – шум оружия, вапнатак!..
А комья земли сперва гулко стучали по брёвнам, потом этот звук стал делаться глуше и глуше, пока не стал наконец простым шорохом глины о глину…
Когда на могиле уже утаптывали землю, из-за деревьев вдруг сипло прокричал рог.
– Кто-то приехал, – сказал Халльгрим. Он продолжал глядеть на свежую глину.
Всадники, выехавшие из леса, увидели перед собой грозное зрелище: около сотни воинов в боевом облачении венчали собой холм. Но они не остановились и не повернули назад, хотя их было всего трое.
– Ас-стейнн-ки! – напомнил о себе Хельги. – Что там?
Как ни хороши были стоявшие наверху, стоило посмотреть и на всадников. Особенно на того, что ехал впереди. Крупной рысью шёл под ним лоснящийся серый конь. Вился за плечами седока широкий синий плащ. Покачивалось в могучей руке тяжёлое копьё – толстый кол, окованный железной броней…
А позади катилась тележка, и из неё доносилось злобное хрюканье. С холма было хорошо видно ворочавшуюся тёмно-бурую спину.
– Хитёр! – сказал Хельги. – Знает, не тронем!
Ему не надо было смотреть, чтобы узнать приехавшего.
– Это я его известил, – проговорил Эрлинг, и Хельги усмехнулся: мол, чего ещё можно от тебя ждать. Но поссориться с братом он не успел, потому что Звениславка вдруг ухватила его за локоть, а потом и вовсе спряталась за его спиной. Хельги чувствовал, что она дрожала от страха, и готов был многое вытерпеть ради того, чтобы только она подольше стояла так, держась за его руку…
Всадники тем временем вплотную приблизились к холму и начали взбираться по склону.
Халльгрим шагнул им навстречу.
– Здравствуй, Рунольв Раудссон, – сказал он хозяину серого жеребца. – Что тебя сюда привело?
– И ты здравствуй, сын Виглафа, – отвечал ему всадник. – Зачем ты спрашиваешь о том, что и сам знаешь? Или не хоронил ты нынче свою мать, Фрейдис дочь Асбьёрна?
Седеющие космы лежали у него на плечах, нижняя половина лица пряталась
в густой бороде. И только глаза зло и холодно смотрели на Халльгрима из-под надвинутой войлочной шляпы.Но эти глаза сразу изменились, когда Рунольв посмотрел на вершину холма, на комья взрытого дёрна.
– Быстро же ты зарыл мою старуху, сын Виглафа… А я бы совсем не отказался взглянуть, много ли прибавилось у неё морщин.
Такие слова и таким голосом от Рунольва Скальда можно было услышать единожды в жизни. Халльгрим понял это и сказал:
– Ты сам знаешь, что я тебя сюда не звал. Но раз уж ты приехал, будь гостем. Мы ещё не всё сделали здесь, что собирались.
Тогда Рунольв хёвдинг спешился и махнул рукой своим молодцам. Те живо привязали коней, и работа возобновилась как ни в чем не бывало. Все вместе они привели в порядок вершину холма, а потом принесли с берега тяжёлые плоские камни и отметили ими могилу, выложив контуры длинного корабля, обращённого носом на юг.
Вечером, когда собрали пир и внесли столы, и рабы прикатили заморский бочонок, и хмельной рог по обычаю отправился вкруговую, Рунольв Раудссон, хозяин Торсхова, впервые заметил странно одетую незнакомку, сидевшую рядом с Хельги.
Он спросил:
– Кто это, Хельги? Никак ты женился?
Хельги вздрогнул так, словно в него угодила стрела. Халльгрим ответил за брата:
– Нет. Это гостья.
Рунольв, по счастью, в дальнейшие расспросы пускаться не стал. А Звениславка глядела прямо перед собой и всё видела тёмную внутренность сруба, и медленно остывавшую тушу коня, и несчастных рабынь, и саму госпожу, освещённую тусклым огоньком.
Вот приподнимается конь… Встают, отряхивают платья служанки… И Фрейдис садится в повозке, а горбунья берёт в руки вожжи… Глухо ржет, ударяет копытом чудовищный конь… и растворяется перед ним бревенчатая стена.
Ледяным холодом тянет оттуда, из темноты. В последний раз вспыхивает и гаснет маленький светильник. Необъятная ночь заполняет всё вокруг. Только шелестят во мраке шаги рабынь да поскрипывают колёса повозки, увозящей госпожу Фрейдис в далёкий путь.
Рунольв со своими людьми прожил у братьев три дня, в течение которых ничего не произошло. А потом уехали, и он, и Эрлинг, – каждый к себе.
12
Нет бедствия хуже неурожая!
Бывает неурожай хлебный. Бывает недород скотный. И ещё неурожай морской, когда рыба уходит от берегов. Поодиночке эти бедствия случаются почти каждый год, и люди поневоле привыкли с ними справляться. Но трудно выжить, если все три наваливаются разом…
Потому-то приносят в жертву конунга, оказавшегося несчастливым на мир и урожай. И чтут колдунью, умеющую наполнить проливы косяками сельдей. И самый бедный двор редко обходится без пиров, устраиваемых по обычаю – трижды в год.
Первый пир собирают зимой, когда день перестает уменьшаться. Потом весной – на счастье засеянным полям. И наконец, осенью, когда собран урожай и выловлена треска… Это жертвенные пиры. Плохо тому хозяину, которого бедность вынуждает ими пренебречь! Бог Фрейр, дарующий приплод, может обойти милостью его двор. А удача – оставить.
В Торсфиорде ни разу ещё не забывали об этих пирах. Вот только соседей в гости здесь не приглашали. Рунольв пировал у себя в Торсхове, Виглафссоны – в Сэхейме. К старшим братьям приезжал ещё Эрлинг, и Хельги принимал его ласково, ведь не дело ссориться в праздник.