Лёд одинокой пустыни. Не заменяй себя никем

– Дочка, как ты посмела так одеться к завтраку? У нас же гость, – возмутилась пожилая тётя.

– И тебе доброе утро, душа моя, – искренне, но с иронией ответила Эсен.

Весь час завтрака прошёл в задумчивости о деле, которое мне предстояло. Всё это напоминало комедию: сибирский парень, живущий в Катаре, полетел в Стамбул с незнакомым человеком, чтобы ограбить чью-то компанию. Мир абсурда в кипящем сознании нарушало только жужжание тётушки. Пока на фоне моих дум звучали повторяющиеся истории про её подружек и их мужей, мне резко захотелось отказаться брать на русскую душу такой грех, и я решился поговорить с Хафизом. Смирение, которое всегда имелось в непозволительном избытке, удержало намерение, заставив дождаться моего нового друга.

Ровно в два часа дня мой потёртый собранный чемодан с неотклеенными стикерами аэропорта спустили вниз. Я был точь-в-точь, как он: побывавший в разных уголках мира, чуточку уставший, треснутый и брошенный без надобности на пол до следующего использования, тот самый чемодан, который мешает прохожим идти вперёд, тормозя ускоренный шаг, тот преданный запыленный в чулане товарищ, готовый мерзнуть ради того, чтобы ты отправился туда, куда так долго мечтал.

Помощница Гюлер подала мне стакан клубничного шербета, пока я ждал лекаря. Спустя пару минут Хафиз приехал в голубом костюме на жёлтом кабриолете оттенка зубовидной кукурузы. Попрощавшись со всеми, мы вышли за порог, и тётя Акджан принялась согласно традиции поливать водой из прозрачного сосуда каменистую тропинку нам вслед. На несколько долей секунды я даже вспомнил, как в Кызыле для мамы было привычным и даже обыденным перекрестить меня на дорожку, что, впрочем, бывало не очень часто.

– Не слишком ли ярко для ограбления? – спросил я, усевшись в бордовое кресло машины.

– Ты даже не планируешь узнавать, почему я захотел украсть внушительную сумму у одной светской семьи, обросшей наростами сплетен в Стамбуле?

Изрядно привыкнув нарушать принцип предсказуемости, я с неосязаемой твёрдостью ответил «нет». И теперь ни выхода из машины, ни из ситуации не было.

– Я даже лимонад или жвачки в кызыльском ларьке никогда не пытался воровать, а тут целый холдинг. Немного страшно, но предпочтительнее утомительной скуки от затянувшейся дипломатической рутины, – спустя пару минут молчания сказал я.

– Сегодня мы заберём десять миллионов лир. Повеселимся, русский, – игривым тоном произнёс он.

Откинув крышу кабриолета, Хафиз протянул свои восковидные пальцы к магнитоле и включил «Englishman In New York» [4] . Когда я приехал учиться в Москву, Стинг безжалостно влюбил в себя двадцатилетние сибирские уши, требующие именно эту композицию в головоломные столичные дни. Что в Тыве, что в Дохе, что в других городах и странах я всегда был инопланетным, неопознанным и даже пугающим существом. Никто не мог понять меня, да, наверное, и не усердно старался. Но что говорить о других, если мне самому не была дана ни от Высшей субстанции, ни от дурного сочетания родительских генов эта способность. В зеркале я всегда видел стохастического незнакомца, поступки которого были такими же неожиданными, как выпавший в покере стрит-флеш. Кому-то его появление приносило свирепую радость, а кто-то с приходом этого самозабвенного создания проигрывал всё и сразу. Исключительный человек в исключительном месте в исключительных обстоятельствах. Исключительно так оказывалось всегда.

4

Englishman In New York – песня исполнителя Sting. – Прим. ред.

«I’m an alien, I’m a legal alien», – подпевала стамбульская молодёжь двум скрипучим голосам из машины. От могущества взорвавшихся децибелов кабриолет начал танцевать под фальшивое подражание «Хору Турецкого». Отвлечь от наслаждения апрельским ветром и любимой музыкой меня смог только навязчивый запах тюльпанов.

– Ты чувствуешь этот аромат? – удивленно поинтересовался я у Хафиза.

– Посмотри назад, невнимательный, ну или по сторонам, – ответил лекарь, саркастично подвинув правый уголок рта.

В жёлтом кабриолете лежали только раскрывшиеся белые тюльпаны, напоминавшие искалеченных балерин на хрупких тоненьких ножках. Вдоль шоссе были высажены их живые братья и сестры с радужными бутонами и выпрямившимися махровыми лепестками. Каждый апрель жители и туристы Стамбула сполна напивались этим цветочным коктейлем из весны, ведь душистый фестиваль раскрывающихся тюльпанов обычно длился в Турции почти целый месяц, вплоть до последнего дня нисана [5] .

Опьянев от циркулирующих по городу ароматных нот, я не уследил за сменяющимися калейдоскопическими картинками. Когда мы прибыли в неизвестное мне место, райское цветочное полотно с насыщенными мазками резко сменилось тусклым, будто пожелтевшим от старости снимком глухой и безлюдной местности. Ржавое здание посреди разреженной полыни не сочеталось с тяжелым люксом холёного мусульманина в начищенных туфлях цвета какао. Войдя внутрь, всё тюльпанное послевкусие перебил удушливый запах плесени. Передо мной стояли – раз, два, семь – десять человек. Хафиз стремительно подошёл к ним, оторвавшись от неопытного русского новичка в моем лице.

5

Нисан – в еврейском календаре первый месяц библейского и седьмой гражданского года. – Прим. ред.

– Ты стал последним, двенадцатым, Павел, – произнёс лекарь.

Зависнувшая тишина более не срабатывала. Я не мог удержать ту лавину абсурда, которая с моего же согласия обрушилась на меня. Всё это напоминало хороший кинематограф: приключенческий детектив или комедию, а может, даже и фильм ужасов с трагически обречённым финалом.

– Это, наверное, розыгрыш моих русских коллег. Да, да. Стоп! Снято! – в истерическом неверии крикнул мой внутренний страх.

– Режиссёр здесь я. Но так и быть, когда мы снимем со счёта Озтюргов десять миллионов лир, я разрешу тебе повторить это. А теперь укажи рукой на напарника, с которым будешь работать, – с грубой лёгкостью сказал Хафиз.

В последний раз я испытывал что-то подобное в шестом классе, когда в зоомагазине не мог выбрать между длиннохвостой шиншиллой и упитанным волнистым попугаем. Я стал смотреть. Сдержанный мужчина лет шестидесяти, хмурившийся настолько, что две чёрные брови сливались воедино, как в страстном танго, толстый юнец, жующий жвачку, высокий турок с аристократическими замашками и в терракотовом шарфе, недокормленный азиат в тельняшке, блондин с дредами и египетским профилем, мужчина астенического телосложения в гавайской рубашке и шортах с морскими черепашками, три похожих друг на друга темноволосых бандита с глазами отряда хищных и парень славянской внешности, впоследствии оказавшийся чистокровным болгарином. Этот разношёрстный контингент во главе с лекарем загнал в угол укоренившегося во мне Холмса, заставив выйти на бис внутреннего Герасима. Я тонул в собственном молчании, пока голос Хафиза не бросил утопающему спасательный звук.

– Если тебе так трудно сделать выбор, будешь со мной. Но, увы, это не безмятежное удовольствие, – произнёс он.

В ощущениях я уменьшился до шестилетнего ребёнка, который боялся остаться на работе у папы с кем-то, кроме него. Мне хотелось подойти к лекарю и покорно встать рядом с ним. Нечто похожее на то самое чувство, когда приходишь на день рождения, но не знаешь никого, кроме именинника, сидящего на другом краю стола. И ты, опущенный в нечаянное игнорирование, даже не хочешь кого-то знать или с кем-то общаться. Но обстоятельства вынуждают тебя знакомиться, внимательно слушать, изредка кивая, улыбаться, браться за руки и играть в одну игру.

Около сорока секунд в моём сознании появлялись и исчезали урывки прошлого, пока движения блондина с дредами не вернули меня из детских воспоминаний в жестокий третий десяток. Он открыл четыре разных компьютера, и следующие четыре часа мы обсуждали уже заготовленный сценарий ограбления. Лекарю и мне досталось то самое задание со звёздочкой повышенной сложности. Мы должны были пробраться в сердце холдинга и забрать деньги.

3 Эргуван

Мы чудесным образом исцеляемся в присутствии того, кто верит в наш свет, даже когда мы блуждаем в своей тьме.

Даниэль Глаттауэр [6]

Под полнолунным светом в вогнутом трёхстворчатом зеркале отражались настенные часы, большая стрелка которых зависла на трёх. Никто не мог остаться в компании в столь откровенно поздний час. Мы с Хафизом беспрепятственно проникли в здание холдинга и поднялись на нужный этаж, где располагались кабинеты акционеров. Если бы только можно было посмотреть краткое содержание своей судьбы и вернуться в нужный эпизод без разочарования или страха, я бы сделал это, несмотря на привязанность к жажде интриги. Всё было идеально продумано, как в новейшем авиалайнере: если бы одна система внезапно отказала, другая тотчас же начала бы исправлять сбой.

6

Даниэль Глаттауэр – австрийский писатель и журналист. – Прим. ред.