Лед в твоем сердце

Глыба Льда вдруг делает шаг ко мне, склоняет голову набок, и уголок его губ тянется вверх. Я смотрю на его волосы, которые так забавно торчат в разные стороны. Солнце поливает их красками, и цвет кажется карамельным. Пушистые толстые брови и пухлые алые губы идеальной формы. Наверняка у этого хама отбоя от девчонок нет.

– Разве что по отношению к одному-единственному человеку, – выдает неожиданно незнакомец. Не сразу понимаю, к чему, вернее, к кому он клонит. А когда доходит, волна ненависти вновь накрывает.

– Как тебя зовут? – опускаю колкую фразочку на задний фон.

– Третьей встречи я не переживу, Маша! – и снова усмешка.

– Взаимно! – прикрикиваю. Разворачиваюсь и ухожу. Да пошел он! Самодовольный хам!

Глава 9 – Тимур

Ненавижу Машу Уварову. Она порождает во мне какие-то ненормальные эмоции. Будто пытается слепить праведника. А еще ненавижу ее отца. И сегодня моя ненависть удвоилась.

Почему? Потому что меня опять вызвали на ковер. Чайка с дружками весь урок стебали математичку. В итоге она тупо ушла едва не со слезами на глазах и, конечно, стуканула на наш бойкий класс. И кто в итоге пострадал? Конечно. Его Величество Тимур Авдеев.

Анатолий Викторович встретил меня с таким видом, будто кусок говна увидел. Опять этот идеально опрятный вид: темный галстук, кремовая рубашка, пиджачок. Он отлично вписался в имидж элитной гимназии.

– Мы разве не договаривались? – без всяких приветствий начинает дирек. Крутит в руке золотой паркер, который ему явно подарил кто-то из родителей школы.

– Вот именно, – не вхожу вглубь кабинета. Опираюсь на дверной косяк, закидывая руки в карманы черных брюк.

– Тимур, вам плевать на репутацию отца? Или так сильно хотелось поизмываться над бедной женщиной?

– Я ей и слова не сказал, так, на минуточку.

– Скажете, все это плод ее больной фантазии? – хмурится. Губы его сошлись в тонкую нить.

– Откуда мне знать, я что, доктор? Отправьте ее к врачу, не знаю, может, пропишут чего. – Откровенно раздражает меня эта беседа и тон голоса мужика. Ладно бы еще за дело нудел, а так.

– Тимур! – уже более строго звучит его голос. – Это мое последнее предупреждение. Услышьте, наконец. И не создавайте проблем мне или вашему отцу.

И тут меня накрывает. Анатольевич не намекает же, а в лицо говорит про шантаж. Напоминает, я у него на крючке. Как же задолбала эта катавасия. Сжимаю руки в кулаки, которые все еще прячу в карманах брюк, но в лице не меняюсь.

– Вы бы о… – осекаюсь. Язык не поворачивается говорить без козырей в рукавах. – Так о своих детях пеклись, как обо мне любимом.

Ответ решаю не слушать. Разворачиваюсь и молча ухожу. Пусть думает что хочет. Скоро найду управу на тебя, высокомерный придурок. Будешь знать, с кем связываться.

И Всевышний будто на мой зов отвечает. Правда, не так, как хотелось бы. В буфете к нам с Арсом подсаживается Чайка. Время два часа дня, уроки кончились, народа в столовке мало. Федя сует мне телефон почти в нос и с довольным видом просит нажать на плей.

– Что это? – спрашиваю его, вскидывая бровь. Сеня придвигается ближе, явно из интереса.

– Это мой план. Гева сказал, что ты на него наехал. Вот тут кое-что поинтересней будет. Я все продумал до мелочей! – довольно сообщает Чайка.

– Что, опять Уварова? – едва не прикрикивает Арсений.

– Тише будь, – кидает ему недовольно Федор. Я тем временем жму на плей. На видео отчетливо видно, как какие-то два парня тащат Машу по безлюдной дорожке. Затем открывают дверь в деревянный сарай и кидают ее туда, словно какой-то мешок мусора. Сверху летит рюкзак. Дальше дверь закрывается, и деревянная балка накрывает ее.

– Это что? – опережает меня Арс.

– Это план! – хвастается Чайка. Я отдаю ему телефон и громко цокаю. Как это семейство Уваровых достало. В печенках сидит уже.

– Какой нахрен план? – прикрикивает Богданов. – Вы похитили ее, что ли?

– Да нет, – отмахивает Чайка. – За школой есть сарай, где хранят инвентарь для уборки. Они ее там заперли. До утра туда никто не сунется.

– Совсем больные? Тим! – рычит Арсений, впечатываясь в меня тяжелым взглядом.

– И толку от того, что вы ее там запрели? – выдыхаю устало.

– Мы ей телефон оставили. Она сейчас в школе изгой. Никто с ней не общается. Поэтому девяносто девять процентов, что позвонит наша Машенька папеньке, и он помчит ее вытаскивать. А завтра ты видео ему покажешь, Тим. Ну и там… уже скажешь, чтоб тебя не трогал.

– Ты совсем больной, Федь? Тим! – не унимается Богданов. Мечется по стулу, как юла.

– Да в смысле больной? Отличный план же!

– Вы заперли человека в сарае, это уже перебор! – хлопает по столу рукой Богданов.

– А если не позвонит? – тру переносицу. И этот проклятый червяк внутри начинает подсасывать. Совесть пробуждает.

– Дура, что ли, совсем? Как она оттуда выйдет-то? Мы все продумали. Она точно позвонит.

– К черту! Я иду к директору. Это неправильно. Все это неправильно! – панически верещит Богданов. Твою мать, мало мне моей совести, так еще и лучший друг капает. Закидываю ему руку на шею, притягивая к себе.

– Успокойся. У нее есть телефон.

– Тим, ты пойми… ну она же девчонка. Она в чем виновата?

– А я в чем виноват? – прикрикиваю.

– Ты серьезно? – глаза Арсения расширяются еще больше, однако теперь в них читается отвращение. – Да пошли вы! – грубо кидает Богданов, резко встает из-за стола и уходит.

– Арс! Эй! Не смей! – кричит ему вдогонку Чайка. Даже поднимается, чтобы бежать следом, но я его останавливаю.

– Оставь его, он не скажет ничего.

– Но… – теряется Федя.

– Без но.

Остаток дня пытаюсь не думать об Уваровой. Еду в универ к репетитору по английскому и русскому языку. Они там берут бешеные бабки за академический час и стараются выжать из меня максимальное количество энергии. На самом деле я ненавижу допы и этих учителей. На уроках педагоги настолько тактичны, настолько учтивы, что порой меня начинает тошнить.

Сегодня не стал исключением. Даже когда я зевал, откровенно выражая свой отсутствующий интерес, никто не сделал мне замечания, никто не задал наводящих вопросов. Я привык к этому. Привык к тому, что вокруг все носятся над нашей семьей.

В детстве я мог сотворить любую пакость: стащить соус на кухне, который кухарка готовила больше двух часов, в итоге она не успевала к ужину и получала не просто словесный выговор, а вычет из зарплаты. А когда однажды наш садовник высадил цветы под окнами спальни родителей к их годовщине свадьбы, я пошел специально играть туда с друзьями. Мы растоптали все цветы и испортили красивую композицию. Садовника уволили. Мне ничего не сказали.